27.09.2023
Bel Suono — единственное в мире фортепианное трио. Седьмого октября в «Крокус Сити Холле» музыканты представят новый альбом Universe. «Культура» пообщалась с участниками ансамбля Кириллом Гущиным, Никитой Хабиным и Антоном Мосенковым, а также с продюсером проекта Лейлой Фаттаховой.
— Расскажите об истории возникновения проекта. Какие у вас связаны воспоминания с событиями двенадцатилетней давности, ведь Bel Suono существует, если не ошибаюсь, именно столько?
Лейла Фаттахова: Да, коллективу в этом году исполнилось двенадцать. Не верится. Кажется, еще вчера я носилась с этой идеей и только мечтала о создании такого необычного коллектива.
Начиналось все с того, что мой друг позвонил мне и сказал: «Ты же пианистка, тебе нужно что-то создать с роялями!» Я засомневалась, подумала, что пытаться создать нечто вроде классического кроссовера в эпоху расцвета шансона в России (а дело было в 2010-м) — затея утопичная. Но мысль в глубине души осела, и постепенно я, сама того не ожидая, стала постоянно об этом размышлять. Так незаметно проект — формат, стилистика, название — и возник.
— Как изначально распределялись роли в ансамбле? Ведь Bel Suono представляет собой коллектив из трех участников-солистов. То есть как такового художественного руководителя у вас нет? Как решаете проблему «трех медведей» в одной «берлоге»? Наверняка порой возникают трения, разногласия, творческие споры?
Кирилл Гущин: Изначально наше трио действительно сформировалось как команда равноправных музыкантов. В том же, что касается ярко выраженного лидера, то с этой ролью, как с организационной, так и с художественной точки зрения, всегда прекрасно справлялась Лейла, наш продюсер.
Таким образом, «медведей» у нас нет — скорее мы похожи на «волчью стаю», которая все делает сообща и скоординированно. Другое дело, что у каждого из нас есть свои методы работы, накопился собственный уникальный опыт. Поэтому мы стараемся распределять рабочие моменты так, чтобы подчеркнуть наши сильные стороны.
Что же до разногласий, то они, конечно, случаются, куда ж без них? Но в целом нам до сих пор удавалось преодолевать их без серьезных усилий, например посредством совместного похода в кафе, потому что двигаться вперед нам нравится намного больше, чем спорить и топтаться на месте.
— Насколько ваши личные музыкальные предпочтения близки друг другу? Какую музыку предпочитаете слушать на досуге?
К.Г.: В целом, как мне кажется, в отношении музыки мы находимся примерно на одном «вкусовом» полюсе. Нам всем троим нравится слушать рок-музыку, причем как совсем олдскульных «мастодонтов», родом из семидесятых-восьмидесятых, так и современных бунтарей ню-метала, рэп-рока или, скажем, пост-гранжа. Предпочтения весьма широки: от Metallica до «Кино». Плюс лично я частенько смотрю в сторону альтернативных команд (чаще всего тоже обладающих «тяжелым» саундом), а также кинематографической музыки в стиле «эпик».
Никита Хабин: Я бы, напротив, сказал, что различия в музыкальных предпочтениях у нас достаточно значительны. Но и совпадений вполне хватает для общей работы. Я, например, слушаю практически все, кроме рэпа (да простят меня коллеги), да и фолк-направление меня всегда обходило стороной.
В последнее время стал чаще слушать классику. Видимо, мое многолетнее путешествие по року и джазу подходит к концу — возвращаюсь к вечному.
Антон Мосенков: При всех различиях, в наших вкусовых пристрастиях есть музыка, в любви к которой мы, несомненно, сходимся: Сергей Рахманинов, группа Linkin Park, например. Ну а есть и такие имена, которые мне ближе, чем другим участникам проекта: скажем, Eminem, Баста.
— Как в вашем трио выстроена репертуарная политика? То есть, говоря проще, от чего вы отталкиваетесь, когда решаете, какие именно произведения следует исполнять на концертах или записывать в студии?
Л.Ф.: Всегда по-разному. Когда проект еще только делал первые шаги, почти всегда я сама решала, что мы будем играть, какие произведения следует переложить и аранжировать для трех роялей. Сейчас же с удовольствием прислушиваюсь к мнению ребят: все они стали зрелыми и интересными музыкантами, и, конечно, в нашем коллективе очень приветствуется и поощряется написание собственных авторских композиций.
— Кстати, о собственном творчестве. Помимо исполнительской составляющей, каждый из вас еще и композитор. Каковы ваши личностные амбиции на данном поприще? Много ли времени уделяете именно сочинению музыки?
К.Г.: Каждый из нас начал регулярно писать, уже работая в составе трио. Для меня сейчас это абсолютно естественная часть моей работы, карьеры и жизни, сочинять музыку мне по-настоящему нравится. Но, честно говоря, я пока что не ставлю перед собой каких-то глобальных целей в композиторстве, а просто стараюсь быть продуктивным, получая удовольствие от самого процесса.
Н.Х.: Писать музыку и знать, что она точно будет исполнена, и при этом довольно скоро, — большая удача для музыканта. Я довольно долго не сочинял, потому что был в поиске своего стиля, музыкального языка. Кажется, сейчас что-то начало выкристаллизовываться: поиски собственного «я» продолжаются с помощью погружения в самые разные стили и жанры. Надеюсь, что в ближайшие лет тридцать мы еще сможем конкурировать с нейросетями в вопросах написания музыки (улыбается).
А.М.: Что до меня, то процесс аранжировки музыки, в том числе и собственной, мне, пожалуй, даже интереснее, чем ее непосредственное сочинение. Именно в аранжировке я нахожу новые тембры и их сочетания, а значит, и мои творческие амбиции устремлены примерно в этом направлении.
— Существует негласная точка зрения, что рояль — король музыкальных инструментов. Как бы вы сами прокомментировали данный постулат?
К.Г.: Это прекрасная мысль, и она абсолютно справедлива. Рояль подобен льву в царстве зверей, он самый величественный и самый красивый. К тому же он наиболее универсален: на нем можно исполнять музыку любых эпох, делать это сольно или в ансамбле, в большом зале или компактной студии.
Рояль всегда к месту и ко времени. Важно и то, что им нетрудно овладеть на базовом уровне — все клавиши находятся перед глазами, они легкодоступны, но в то же время совершенствовать и оттачивать свое мастерство можно и нужно бесконечно.
А.М.: Согласен. Рояль действительно самый универсальный инструмент, который охватывает все возможные регистры и большинство существующих фактур. На нем можно сыграть практически все что угодно.
Н.Х.: К сказанному коллегами могу добавить лишь одно: человек, произнесший эти прекрасные слова, достоин похвалы и уважения за свою проницательность.
— Что самое очаровательное, а что, напротив, наиболее тяжелое в работе музыканта? Какими качествами должен обладать артист, дабы правильно донести исполняемое им произведение до слушателя? Особенно это важно на концертах фортепианной музыки, которое по определению не предполагает бурного визуального перформанса.
К.Г.: Как и в любой профессии, предполагающей долгий путь обучения с самого детства, музыка превращает каждого, кто владеет своим инструментом на хорошем уровне, в некое подобие «сверхчеловека». Это когда ты с легкостью, пусть даже кажущейся, способен сотворить нечто, недоступное окружающим.
Другим очевидным плюсом является то, что с помощью музыки ты получаешь прекрасную возможность выразить свои чувства и эмоции — когда не хватает слов. При этом совершенно не важно, есть ли рядом зрители-слушатели или нет. Музыка помогает лучше узнать себя и всегда подставит плечо в трудную минуту. А еще музыкальное сообщество представляет собой круг интересных людей, про которых можно сказать, что они «иные», в некотором смысле даже инопланетяне, почему бы нет? (Улыбается.)
С другой стороны, это большой труд, причем постоянный — чтобы поддерживать форму, наработанную многолетними, многочасовыми занятиями. А если мы говорим про сочинение музыки, то здесь все еще интереснее и серьезнее. Конечно, когда приходит вдохновение — вырастают крылья, попадаешь в поток, вообще все здорово. Но это происходит не так уж часто, прямо скажем. В остальное же время работа на музыкальной ниве — это рутина, тяжкая, монотонная и нередко безрезультатная.
Н.Х.: Самое прекрасное в музыке — ее интуитивная составляющая, причем на всех уровнях: от создания и исполнения произведения до импровизации. Самое же сложное — добиться такого мастерства, которое позволит этой самой интуиции гармонично существовать внутри артиста.
А.М.: Основное, волшебное ощущение, которое дарует музыка, — это уверенность в том, что ты делаешь. А когда осознаешь, что делаешь нечто на достойном уровне, само собой возникает желание плодами своего труда поделиться. Когда ты наслаждаешься исполнением, люди это считывают на невербальном уровне.
— Музыка — это семь нот и двенадцать полутонов. Не посещает ли вас порой мысль, что музыка чисто теоретически исчерпаема?
К.Г.: Давайте проведем параллель с литературой. Да, в алфавите букв несколько больше, чем нот на нотном стане, но ведь принцип все равно тот же. Чисто теоретически, да: слов и их сочетаний, которые можно зарифмовать и переставить местами, — не бесконечное количество. То же самое можно сказать про идеи и замыслы сюжетов. Но тем не менее я уверен, что дефицит новых опусов в эпистолярном жанре нам не грозит. То же и с музыкой. За несколько тысяч лет искусство еще не исчерпало себя и пока что вроде не собирается.
А.М.: Хочется привести пример с колодой игральных карт. По сей день остались комбинации, в которых карты еще не лежали. Так и в нашем деле: помимо мелодии, ритма и гармонии существуют другие средства музыкальной выразительности, например тембр. А учитывая современные возможности синтеза, вполне реально получить звук, которого вообще никогда не было.
Н.Х.: А мне вот приходит на ум аналогия с шахматами. Пока что ни одна компьютерная программа не смогла просчитать все возможные позиции в этой игре. Хотя речь идет всего лишь о 16 фигурах, расположенных на 64 клетках.
С музыкой примерно то же самое. Помножи в двенадцать нот на несколько октав, мы их в фортепианном варианте получим уже 88. Музыка, как правило, не состоит только лишь из одноголосной мелодии. Она имеет какой-то ритм. Вариантов ритмических рисунков — огромное количество. Перемножив эти два параметра, мы получим уже несчетное количество вариантов. А если учесть, что играть можно не по одной ноте, а брать одновременно несколько, получится то, что мы называем гармонией. Так что тут целая бездна всевозможных сочетаний.
А ведь существуют еще тембры, регистры, размеры, темпы, фактура, динамика и так далее — поэтому в своих вариантах музыка неисчерпаема. Другое дело, что она ограничена нашим слухом, который не в состоянии различать слишком тонкие и сложные вещи, и оттого не способен получать удовольствие от музыки, стремящейся к слишком сложным комбинациям.
— Поделитесь подробностями о новом альбоме Universe. Как долго шла над ним работа, какие композиции будут в него включены? Будет ли он доступен на физических носителях (винил, CD), или ограничитесь онлайн-версией?
Л.Ф.: Это наш шестой студийный диск. Получается, что примерно один раз в два года мы выпускаем по альбому. Название Universe возникло из осознания того, что мы исполняем настолько разную музыку, что ее можно сравнить с огромной Вселенной — такой же безграничной и всеобъемлющей, как и наш репертуар.
В ходе работы над записью пластинки к нам обратились представители географического факультета МГУ и предложили сделать совместный проект, основным посылом которого было бы сохранение и бережное обращение с нашей планетой. Так появилась титульная композиция, на которую впоследствии был снят видеоклип. Он повествует о настоящих романтиках, людях, преданных своей профессии, молодых географах-исследователях, которые изучают нашу прекрасную Землю, ее недра, и делают все от них зависящее, чтобы сберечь планету от потрясений…
Также в альбом вошли несколько ярких классических тем, на которые ребята сделали современные авторские переложения: среди прочих, это фрагменты из Carmina Burana, «Лунная соната», тема из оперы «Кармен». Записали обработку знаменитой Besame Mucho, и, разумеется, каждый из солистов отметился своими авторскими произведениями, которые, на мой взгляд, очень достойные… Альбом уже доступен на всех цифровых площадках, и, конечно, его можно будет приобрести в формате компакт-диска на всех наших концертах.
— Что служит для вас источником вдохновения — будь то в области исполнения музыки или же ее создания?
К.Г.: Пожалуй, больше всего воодушевляют реальные истории успеха — о том, как люди смогли преодолеть все трудности, противодействия, сохранили веру в себя, став лучше и сильнее.
А.М.: Путешествия и впечатления, которые потом остаются надолго. А также не оставляет равнодушным музыка других композиторов, которая вызывает белую зависть.
— Как для каждого из вас выглядит top-5 любимых пианистов, будь то композиторы-классики, современные исполнители или (почему бы и нет?) рок-клавишники? И почему именно им вы отдаете предпочтение?
К.Г.: Вопрос сложный, но интересный. Пусть список будет такой (порядок условный, но именно в такой последовательности упоминающиеся музыканты пришли мне на ум).
Сергей Рахманинов — один из лучших пианистов всех времен, вместе с тем обладавший нечеловеческим композиторским талантом и до сих пор оказывающий огромное влияние на всю музыкальную индустрию. Его Третий фортепианный концерт, на мой взгляд, вообще лучшее, что было когда-либо написано человеческой рукой.
Людовико Эйнауди — этот наш итальянский современник воплощает свои замыслы довольно минималистичными средствами, как будто отсекая все лишнее. Его музыка проникнута глубоким тихим психологизмом, она словно обращена внутрь себя.
Джон Лорд — блистательный клавишник Deep Purple, который был великим новатором, экспериментатором, сумевшим подружить хард-рок и музыку барокко. На своем Хэммонд-органе он добивался удивительного звука: «тяжелого», с перегрузом, почти как на электрогитаре… Очень нравится, как играет Евгений Кисин: одновременно и академично, и очень свежо. Ну а Кейко Мацуи — просто замечательная (улыбается).
Н.Х.: Владимир Софроницкий являет собой пример абсолютно свободного пианиста классического направления. Он всегда имел множество вариантов исполнения одного и того же произведения, которые были одинаково хороши по качеству, но могли довольно сильно отличаться по содержанию. Оттого его записи слушать особенно интересно, даже если речь об одном и том же опусе. И, разумеется, это лучший интерпретатор произведений Александра Николаевича Скрябина, моего любимого композитора в студенческие годы.
У джазового пианиста с сильной классической школой Кита Джарретта исключительно разностороннее творчество. Его культуре звукоизвлечения позавидуют многие академические мастера. Ему свойственны тонкое отношение к музыкальной ткани, безграничная свобода в импровизации. Словом, это пианист-космос!
Билл Эванс — блистательный пианист для эстетствующей публики. Его музыке чужды внешние, наносные эффекты — только сосредоточенность, проникновение в глубины рояля. Также мне близки Григорий Соколов, любая запись которого исключительно хороша, и Владимир Горовиц, без некоторых фонограмм которого фортепианную музыку как таковую довольно сложно представить.
А.М.: Сергей Рахманинов — здесь, как говорится, без комментариев… Венгерский музыкант Петер Бенце — не только прекрасный эстрадный пианист, но и незаурядный шоумен. Иногда мне очень близок по настроению Людовико Эйнауди… И, пожалуй, на этом я поставлю многоточие — не потому что мало любимых корифеев черно-белых клавиш, а потому что в большинстве случаев я, откровенно говоря, предпочитаю слушать не фортепианную музыку (улыбается).
— Должен ли артист, выходя на сцену, ставить перед собой глобальные цели — если и не изменить мир к лучшему, то, по крайней мере, сделать его добрее? Располагает ли вообще музыка подобными полномочиями и возможностями?
К.Г.: Несомненно, да, музыка именно для этого и создана. Каждый артист, выходя на сцену, должен всегда помнить, для чего он это делает. Нельзя просто формально «отбывать номер» — это как минимум неуважение к людям в зале, тратящим на твое шоу свое время и деньги.
Вне зависимости от чего бы то ни было, каждый концерт — это шанс поделиться самым лучшим, что есть у тебя внутри, реализовать свою мечту, вдохновить кого-то совершенно незнакомого на нечто необыкновенное. Это и привилегия, и ответственность, и, если хотите, способ оставить свой след в истории.
Н.Х.: В каждом человеке удивительным образом соседствуют и нечто хорошее, и вполне себе гадкое. Поэтому, разумеется, хочется своей музыкой пробуждать у слушателя наиболее светлые чувства самого широкого спектра. Изменить мир, конечно, едва ли получится, но положительно повлиять на определенное количество людей вокруг себя — эта задача вполне осуществимая.
А.М.: Честно говоря, здесь я предельно прозаичен: выходя на сцену, мы ставим перед собой задачу показать лучшее из того, чего достигли на репетициях. В этом смысле я по-хорошему завидую слушателям: они способны просто слушать музыку — не анализируя, а просто отдаваясь эмоциям. Артист такой роскоши себе позволить не может.
Что же касается влияния музыки на мир и ее возможностей… Я думаю, что прекрасное искусство априори не может вызывать деструктивных мыслей. А это значит, что мы, так или иначе, делаем мир чуточку лучше.
Фотографии предоставлены пресс-службой фортепианного трио Bel Suono