05.10.2021
В начале сентября подвел итоги 29-й фестиваль российского кино «Окно в Европу». Победителем в конкурсной программе «Выборгский счет», где все решается через зрительское голосование, стал фильм Ильи Хотиненко «Асфальтовое солнце».
1982-й, крупный портовый город где-то в Крыму. Шестнадцатилетний Артем неожиданно для себя оказывается в странной ситуации: его отец, профессиональный танцовщик, уезжает на гастроли в Лондон и вдруг отказывается возвращаться, попросив в Великобритании политического убежища. Чтобы как-то прийти в себя и перестать быть диссидентом в глазах одноклассников, Артем начинает усердно заниматься скейтбордингом и дает себе слово выиграть ближайшие соревнования.
— Илья, вчера на премьере, представляя «Асфальтовое солнце», вы назвали его позитивным фильмом…
— Это не просто позитивный фильм. Это представитель особого жанра — жанра духоподъемного кино. Я никогда такого раньше не делал, и мне было интересно.
— А почему не делали?
— Потому что раньше на них не было спроса. Это ведь тенденция довольно новая: она началась условно лет десять назад, когда стали появляться картины вроде «Легенды №17». И зрители очень хорошо на них отреагировали: голосовали деньгами, билетами… Да и в Министерстве культуры и Фонде кино на них довольно охотно выделяется финансирование. Так что я бы сказал, что у нас сейчас эра позитивного кино.
— Может быть, людям не хватает позитива в реальности?
— Возможно. Но если им нравится смотреть на то, как какой-то герой боролся с препятствиями, не сдавался и у него все получилось, то это же здорово. Пусть смотрят.
— Но почему именно восьмидесятые?
— Потому что это тоже тренд: очень модный, попсовый. Сегодня многие слушают музыку из восьмидесятых, одеваются, как в восьмидесятых… Мы как бы вернулись лет на сорок назад. На мне вот тоже штаны и кроссовки из восьмидесятых…
— Реально из восьмидесятых или просто в той же стилистике?
— Конечно, в стилистике (смеется). Но сами кроссовки очень похожи на те, которые у меня были лет сорок назад. А вот автомобили того времени до сих пор на ходу и бешено популярны. Цены на них даже выросли. Я вот недавно хотел купить полуразвалившийся мерседес 1983 года выпуска. Так выяснилось, что он стоит как новый.
А про музыку и говорить нечего: все слушают A-ha, Depeche Mode… Мои дети фанатеют от той же музыки, которая в их возрасте нравилась мне. Причем я им про нее не рассказывал. Наоборот, они сами приходят ко мне и говорят: «Папа, послушай, какая классная песня!»…
— А для вас восьмидесятые — какие они?
— Понимаете, я рос в странной семье. Мои родители были хиппи, поэтому по моим воспоминаниям трудно судить о том, какими восьмидесятые были на самом деле. Но я помню, что реальность была довольно жесткой. Потому что мы жили в двойном стандарте. Мы все ходили на линейки, поднимали знамя, стучали в барабан, салютовали… И нам кричали с трибун, что мы должны быть правильными, не должны делать то-то и то-то. Но как только линейка заканчивалась, все запреты демонстративно нарушались — и даже взрослые, которые пять минут назад что-то яростно проповедовали, посмеивались между собой над своими же словами, травили анекдоты… И это была очень странная аберрация сознания, из-за которой в голове рождались всякие мрачные образы. Так что если я бы снимал фильм про свои реальные восьмидесятые, то его бы запретили к прокату.
— Почему?
— Из-за сцен насилия. Его было очень много в той школе, где я учился.
— Насилия со стороны взрослых, которые требовали быть правильными пионерами?
— Я про насилие школьников друг над другом. В моей школе был жесткий, даже жесточайший беспредел, которого я не видел в самых страшных фильмах Гаспара Ноэ. Там было всё, вплоть до изнасилования в туалетах. А потом участники этого беспредела чистили свои октябрятские значки, поправляли галстуки — и шли на линейку. Поэтому для меня восьмидесятые не связаны с какими-то романтическими или ностальгическими воспоминаниями.
— Но в «Асфальтовом солнце» нет даже намека на что-то похожее. Зато есть пара моментов, которые кажутся уж очень знакомыми. Например, эпизод с директрисой, которая меряет линейкой длину школьных юбок. Аналогичная сцена, если помните, была еще в «Американке» Дмитрия Месхиева (1997), да и не только в ней…
— Это штампы, конечно, но мы их используем специально для широкой публики: они забавные, смешные и зрителям нравятся… Правда, режиссеру их снимать не очень-то интересно, потому что ничего нового тут не придумаешь.
— В вашей школе были какие-то похожие случаи?
— Когда я был в третьем классе, меня закрывали на ключ в Красном уголке, где я должен был смотреть на портрет Владимира Ильича…
— И будить свою заснувшую совесть.
— Именно (смеется).
— Илья, тогда, если позволите, задам вам один глупый вопрос…
— (Оживляется) О, обожаю такое! Барабанная дробь… «Были ли смешные случаи на площадке?»
— Нет-нет, гораздо более глупый. Из серии «а что хотел сказать автор?». Вот для меня «Асфальтовое солнце» о том, что детство всегда заканчивается как-то внезапно. А для вас о чем этот фильм?
— Наверное, о том, что очень круто найти для себя какую-то платформу (пусть даже дурацкую доску с колесами) и зациклиться на ней настолько, что с ее помощью решить все проблемы. Это может быть что угодно: религия, хобби, влюбленность, магия, астрофизика… Главное, найти какую-то систему координат, какую-то опору — и тогда с ее помощью можно многое преодолеть.
— Илья, а как вы сами относитесь к поступку отца Артема? К тому, что он сбежал за границу, бросив семью?
— Мне кажется, он очень долго думал, прежде чем сбежать. Все взвесил — и именно этот вариант показался ему самым интересным. Кстати, с моей точки зрения, этот побег пошел всем на пользу. Папа переселился в Лондон, а сын повзрослел и стал круче.
— То есть, если вам когда-нибудь придется (или захочется) эмигрировать в Голливуд…
— Поймите, мои родители развелись, когда мне было шесть. Так что в каком-то смысле история Артема — это и моя история тоже. Сам я, кстати, тоже уже разведен: мои дети живут отдельно от меня. Но ведь такое довольно часто случается. Отцы постоянно куда-то мигрируют…
Что же касается фильма, то думаю, что ситуация выглядит так. Белов-старший уверен, что хочет реализоваться в своей профессии. И говорит себе: «Ты танцор, ты должен быть в Лондоне». А на деле это просто его мозг послал ему сигнал: «Друг, ты уже вырастил ребенка, иди дальше, ты свободен». И он уезжает, поэтому что так заложено природой: самцы гораздо меньше ответственны за детеныша, чем самки.
— Если мы уж начали говорить про семью… Ваш отец — известный режиссер Владимир Хотиненко. Как вам кажется, с такими вводными у вас был шанс выбрать другую профессию?
— Шанс, наверное, был. Но я же практически рос на съемочной площадке, поэтому к окончанию школы уже все знал и про эту профессию, и про этот бизнес. Так что поступить на режиссерский мне было чуть проще, чем другим. Но, если честно, мне режиссерская профессия не слишком нравится. Она все-таки скучная…
— Почему?
— Она туристическая: для любителей походного образа жизни. Ты мотаешься по экспедициям, торчишь на улице по 13 часов, живешь в дешевых гостиницах (в отелях получше живут продюсеры), а чем занимаешься-то? Да просто мизансцены разводишь…
— Тогда какая профессия вас притягивает сильнее?
— Конечно, профессия продюсера в тысячу раз интереснее. Ты сам придумываешь проект, сам нанимаешь сценариста, выбираешь режиссера, художника, оператора…
— И сидишь себе в дорогой гостинице, поплевывая сверху на съемочную группу, которая пыхтит-работает на морозе…
— Да! Но дело, в общем, не в этом. Ты сам разрабатываешь большие системы, большие конструкции — и это во много раз круче и любопытнее. Но, к сожалению, возможность стать продюсером я упустил, поэтому моя профессия — это разводить мизансцены и нянчиться с капризными актерами (иронически улыбается).
— Хорошо, а когда вы работаете на ретро-территории (или на территории исторических фильмов), есть ли какие-то особенности у таких съемок?
— Это как раз более увлекательно, потому что во время производства ты вытаскиваешь из подсознания какие-то детали, с которыми сталкивался, когда был ребенком. Например, я вспомнил, что у меня был робот, склеенный из пустых пачек сигарет — и попросил реквизиторов склеить такого же.
А вот, к примеру, эпоху Екатерины Великой снимать сложнее. Ведь я в то время не жил, да и никто не жил — спросить не у кого. Поэтому ошибиться в каких-то мелочах лет на пятьдесят очень просто. И консультанты в данном случае не помогут: они тоже ошибки делают. А еще мне очень не нравится, когда люди говорят в историческом кино современным языком: это жутко фальшиво.
— Илья, а как вам кажется, сегодня снимать кино сложнее, чем в восьмидесятых, или наоборот?
— С технической точки зрения, наверное, проще. Потому что цифра и кинопленка — это две огромные разницы.
— Но дело же не в пленке или цифре. Сегодня молодые режиссеры часто жалуются на нехватку денег или давление продюсеров. А советское время — это влияние цензурного комитета…
— Мне кажется, что сегодняшние вечно ноющие режиссеры, которые переживают из-за того, что их душат продюсеры, — это полная чушь. Потому что продюсер, как правило, профессионал: он знает, что сработает, а что нет. А если ты такой гениальный, то сам становись продюсером и сам ищи финансирование (я, кстати, вообще считаю, что этим двум профессиям пора сливаться в одну).
Что касается СССР, то там была своя система селекции интеллекта: тот, кто эту селекцию проходил, снимал за государственный счет. Была ли эта система функциональной? Сказать сложно, но у нас все-таки было довольно много крутых режиссеров — значит, схема худо-бедно работала. В современном мире система селекции изменилась и стала гораздо более жесткой. Но и более честной. Так что мне эти изменения нравятся.
Илья Хотиненко — кинорежиссер, сценарист и продюсер. В 1994 году поступил на режиссерский факультет ВГИКа, кино начал снимать с конца 1990-х. Среди его работ «Одиссея 1989», «Зови меня Джинн», «Поиски улик» и другие. Сын режиссера Владимира Хотиненко. «Асфальтовое солнце» выйдет в прокат в начале 2022 года.
На фотографии кадр из фильма «Асфальтовое солнце». Фото на анонсе: www.ruskino.ru