28.09.2021
Музей впервые в России показывает выставку знаменитого немецкого художника Томаса Деманда и рассказывает о парадоксах времени.
Осенний сезон в Музее современного искусства «Гараж» начался с двух проектов, посвященных проблеме темпоральности. Приглашенная звезда, немецкий художник и фотограф Томас Деманд представил экспозицию «Зеркало без памяти», о которой задумывался давно — чуть ли не с момента основания «Гаража». Вторая выставка, коллективный проект «Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта», по словам одного из кураторов Андрея Мизиано, тоже была в планах еще до карантина. Художники, обратившиеся к этой теме, словно предчувствовали нынешнюю странную ситуацию. Ведь в последние полтора года время демонстрировало странные свойства: то сжималось, то растягивалось — в зависимости от того, как мы переживали пандемию.
В проект Деманда «Зеркало без памяти» включены известные серии, а также снимки, специально созданные для «Гаража». Художник, по собственному признанию, «локализует» выставки в каждой стране. На этот раз гвоздем программы стала серия «Убежище», посвященная Эдварду Сноудену — тоже успешно «локализовавшемуся» в России.
Но в чем же особенность Деманда, что сделало его международной звездой? Художник берет фотографии — обычно снимки интерьеров, связанных со знаковыми событиями, — и воссоздает их из бумаги в натуральную величину. Это может быть кухня убежища, где был схвачен Саддам Хусейн, или зал атомной электростанции «Фукусима-1» после аварии. Оригинал последнего фото был сделан сотрудником Токийской энергетической компании, затем слит в Сеть, однако быстро оттуда вычищен. На этом кадре на катастрофу — сравнимую по разрушительной силе с Чернобылем — намекают лишь отвалившиеся потолочные панели.
Деманд фотографирует бумажный объект и потом уничтожает его. Подобные снимки — не бездумная попытка скопировать реальность, а тонкая игра со смыслами в духе современной философии. Деманд напоминает: мы живем в бешеном информационном потоке, прежде всего визуальном. Кадры, которые потрясли нас вчера, сегодня уступают место другим, не менее эффектным, а старые вымываются из памяти без следа. Вот, например, изображение заднего двора с цветущей вишней.
— В оригинале на фотографии была запечатлена жена Тамерлана Царнаева — одного из террористов, устроивших взрывы на Бостонском марафоне, — рассказывает куратор Екатерина Иноземцева. — Однако Деманд всегда «убирает» людей со своих снимков. И теперь, когда мы смотрим на этот кадр, у нас не возникает чувства тревоги.
Очищенные от людей фотографии в итоге превращаются в знак. Сам Томас Деманд, общаясь с журналистами, заметил: «Я пытаюсь стереть сиюминутное и обнажить метафорическую суть изображения». Он часто говорит о моделях — поскольку воссоздает именно «отфильтрованную реальность». Модель — важное понятие современной философии, ведь из всего массива действительности мы вычленяем именно знакомые модели, или «фреймы», как называл их Ирвинг Гофман, — именно они помогают нам понять, объяснить мир.
По словам Екатерины Иноземцевой, снимки Деманда подчеркнуто ненарративны — это не рассказ о конкретном событии. Однако зритель может попробовать самостоятельно реконструировать историю. Бодрийяр утверждал, что слишком малое количество деталей заставляет работать воображение, а вот гиперреализм убивает магию: «Избыток «реальности» перечеркивает и блокирует любой фантазм». Неудивительно, что лаконичные фотографии Деманда стимулируют фантазию зрителей. Особенно если не получается вспомнить, где было сделано оригинальное фото и какое событие за ним стоит.
При этом Деманд всегда оставляет зазор между вымышленным миром и реальностью. Приглядевшись, можно заметить, что «Пруд» — аллюзия на «Кувшинки» Моне — целиком сделан из бумаги: цветы, поверхность воды. А «Газон» — это множество «травинок», вырезанных ножницами, — один из самых трудоемких проектов художника. Деманд заставляет нас задуматься не только о времени, к которому отсылают его снимки, но и о потраченных на их создание неделях и месяцах.
Впрочем, в случае с «Гаражом» художнику-перфекционисту пришлось поторопиться. «Томас работает медленно — делает 3-4 вещи в год. Представьте степень моего стыда, когда пришлось заставить его сделать 5 вещей за 3 месяца», — поделилась с журналистами Екатерина Иноземцева. Речь, конечно, о серии «Убежище», посвященной Эдварду Сноудену.
— Обычно каждая громкая история иллюстрируется фотографиями, — рассказал журналистам Деманд. — Но у этого события не было снимков, ведь то, о чем говорил Сноуден, как бы невидимо: не будете же вы фотографировать компьютер. К тому же он очень приватный человек. Оказавшись в Москве, Сноуден исчез на 5 недель. И, конечно, большое искушение для художника — попытаться вообразить, где он их провел.
На фотографиях Деманда — некий гостиничный коридор, затерянный в недрах транзитной зоны Шереметьево. За одной из этих дверей — комнатка без окон, где, кажется, повсюду натыканы «жучки»: по крайней мере, зрителя не отпускает ощущение, что за ним следят. Не пытаясь объяснить поступки Сноудена, Деманд заставляет нас ощутить гнетущую неопределенность, которую чувствовал бывший агент АНБ, не знавший, что ждет его в новой жизни.
О времени как субъективно переживаемой категории рассказывает еще одна выставка — коллективный проект «Служба времени. О природе длительности, преодоления и аффекта». Кураторы Снежана Кръстева и Андрей Мизиано собрали более 30 работ художников из стран Юго-Восточной и Центральной Азии, Кавказа, Восточной и Западной Европы. Произведения, выставленные в небольших нишах — «кельях», показывают, как по-разному художники ощущают время. Для кого-то оно растягивается, при этом автор ведет строгий учет каждой секунды. Как, например, Никита Алексеев, ушедший из жизни весной этого года (его памяти посвящена выставка). Он рисовал кружочки и галочки — вроде тех, что черкают во время телефонного разговора или скучного совещания. Заодно художник фиксировал, сколько секунд было потрачено на каждый усеянный почеркушками лист. Или другой пример — Александр Юликов: чтобы поймать утекающее сквозь пальцы время, он расчертил холст на 360 квадратов и оценивал каждые прожитые сутки — позитивно, негативно, нейтрально («Дневник 1976 года»). Японский художник Он Кавара создавал произведения, выполнявшие функцию индексального знака, — они не рассказывали о событии, а указывали на него. Он писал на холсте дату, когда была создана картина, причем использовал язык страны, в которой на тот момент находился. И чем важнее было событие — например, высадка американцев на Луну, — тем больше получалось произведение.
А художник Фите Штольте попытался обмануть время и вырвать у недели еще один, восьмой день. Однажды в понедельник он вылетел из Берлина и отправился на восток, обгоняя часовые пояса. Вернувшись в воскресенье, привез фотографии рассветов и закатов — и доказал, что восьмидневная неделя все-таки существует. Еще несколько лет он жил по странному расписанию, где сутки длились 21 час, а неделя состояла из 8 дней. Впрочем, от хитрого трюка впоследствии пришлось отказаться — слишком уж Штольте был рассинхронизирован с остальным миром. А время, как ни экспериментируй, слишком неумолимо и тотально.
Фотографии: Сергей Ведяшкин / АГН «Москва».