14.09.2021
Первая ретроспектива художника в стенах знаменитой галереи
Юрий Пименов в представлении не нуждается: картину «Новая Москва» с девушкой за рулем кабриолета знают практически все. Работа находится в постоянной экспозиции Третьяковской галереи на Крымском Валу и неоднократно тиражировалась. При этом Пименова нельзя назвать художником одного шедевра, и не только потому, что он написал продолжение, в 1944-м «поместив» авто с героиней на фронтовую дорогу, а в 1960-м — на улицы Москвы эпохи оттепели (последней вещи, увы, нет на выставке). На самом деле мастер создал множество гениальных произведений, больших и камерных, по прихоти судьбы оставшихся неизвестными широкой публике. Познакомиться со многими из них можно на выставке в Третьяковской галерее.
А заодно удивиться, какой Пименов разный и в то же время ровный художник, — блестящие работы создавались даже на исходе жизни. Всегда потрясающе тонкая графика: выпускник ВХУТЕМАСа, один из учредителей Общества станковистов, оставался «графичным» и в живописи. Знавший его Александр Лабас вспоминал: «Я в ОСТ пришел после мастерской Кончаловского, утверждавшего цвет как основу, и это объясняет, что к некоторой графичности решения я относился, как и многие живописцы, с некоторым недоверием. Но у Пименова с первых работ проявилось лицо интересного самостоятельного художника и свой стиль».
В 1920-е Юрий Пименов работал под влиянием немецкого экспрессионизма: самая впечатляющая вещь тех лет — «Инвалиды войны». Изобразив искалеченного солдата, протягивающего руки к зрителю, художник отошел от романтизации войны и показал ее ужас и бессмысленность. Вскоре, в 1930-е, начался трудный период. Лабас писал: «В молодости я приходил к нему, когда он был тяжело болен и в ужасном состоянии. <…> Вся его болезнь началась с укуса бешеной собаки, и, как видно, несмотря на то, что была сделана прививка, он не был уверен, что она даст положительный результат. Он тогда говорил мне с малой надеждой: «Если я буду жить, но это маловероятно». Сам Пименов описывал кризис как творческий и экзистенциальный: «У меня расползлись нервы, я совсем не мог работать. К тому же меня постигли и профессиональные беды: одну книжку, которую я иллюстрировал, за рисунки признали формалистической, и я оказался без денег и без работы, так как после этой книжки работы в журналах мне не давали, и мы существовали на те деньги, которые стенографией зарабатывала моя жена… Говоря словами Диккенса, «это было худшее из времен, это было лучшее из времен, это были годы отчаяния, это были годы надежды».
И действительно: кризис спровоцировал новую волну творчества и даже смену стиля — художник перешел к импрессионизму. «В 1920-е он использовал в основном мужские образы, выражавшие ярость или нечеловеческие усилия, — рассказала «Культуре» один из кураторов выставки Наталья Чернышева. — На этом строилась остовская стилистика: мужественность, сила, крайние эмоциональные состояния. В 1930-е Пименов переходит к другой образной системе. Он писал, что для искусства нет ничего прекраснее женской пластики. Эта тема будет любима им до конца жизни».
Художнику обычно позировала жена Наталья: именно ее изящную спину мы видим в «Новой Москве». Она же торжественно смотрит с «Портрета в белой шляпе» — красавица, готовая выйти в свет. Есть на выставке и изображения дочери Татьяны — например, одетой по моде 1960-х, в кедах и узких брюках.
Художника завораживали материальные детали, имевшие для него особое значение. Эти молчаливые натюрморты не были скучными постановками, которые так ненавидят учащиеся художественных школ. Мастера интересовала не игра цветовых рефлексов, а то, что вещи могли рассказать о своих хозяевах. Получался своеобразный минус-прием: человека на картине нет, но зритель, вглядываясь, постепенно восстанавливает историю героя. Это могла быть летопись нескольких поколений семьи, как в картине «Старые и новые вещи», где новенький телефон и банка заграничного кофе стоят на старинном комоде, а в рамочку с дореволюционной фотографией вставлено фото красавицы в бикини — видимо, внучки. Или же рассказ о неком томительном чувстве — знаменитая работа «Ожидание»: на подоконнике — телефон со снятой трубкой, за окном — серые потоки дождя. Эта вещь перекликается с произведениями Эдварда Хоппера. Однако американец показывает переживания отстраненно, почти равнодушно, а Пименов, подобно истинному лирику, пропускал все через себя. «Он говорил, что вещи могут быть грустными и веселыми, — рассказала «Культуре» Наталья Чернышева. — И даже цветы на свадьбе и похоронах — разные и пахнут не одинаково. Литературовед Ираклий Андроников в письме Пименову заметил, что у него в каждой картине есть поэтический секрет».
При этом нельзя сказать, что Пименов приукрашивал действительность — даже когда создавал серию «Новые кварталы», посвященную хрущевкам. Он понимал, что это жилье неидеально, однако помнил войну и ценил уютную мирную жизнь: «Я знаю, что архитектура этих новых мест, мягко говоря, простовата и совсем далека от того, что носит название художественности. <…> Но эти дома не знают ночных бомбежек, не знают накрест заклеенных бумагой окон, замороженных комнат, обвалившихся от близких разрывов потолков, — они не знают войны и страха, и дай Бог им никогда их не узнать».
Один из самых узнаваемых советских художников, Пименов парадоксально оставался несоветским. Его за это регулярно «прорабатывали». «Папа никогда не писал вождей. Его называли то формалистом, то — через короткое время — импрессионистом, — пояснил «Культуре» сын художника Михаил Пименов. — Не раз ответственные лица заявляли: народ этих работ не поймет. Но зрители его любили — и тогда, и сейчас».
Особым увлечением Пименова был театр — он любил волшебное преображение, когда под сценическим светом вдруг оживали декорации, а бижутерия превращалась в драгоценные камни. С удовольствием оформлял спектакли — на выставке, например, можно увидеть эскизы к «Бесприданнице» (МХАТ им. Горького) или «Талантам и поклонникам» (Театр им. Маяковского). Куратор Наталья Чернышева пожалела, что не удалось показать эскизы к неосуществленной постановке «Спящей красавицы». Зато есть большой портрет Галины Улановой: Пименов изобразил балерину в роли Жизели — в пачке-шопенке, с лилиями в руках. Уланова в этой партии — запечатленная в 1956 году на сцене «Ковент-Гардена» — до сих пор остается эталоном.
В годы оттепели, как рассказал Михаил Пименов, отношение власти к его отцу стало меняться. Юрия Пименова начали выпускать за границу: на выставке можно увидеть блестящие зарисовки из Парижа и Венеции. Путешествия вновь разомкнули перед ним мир, хотя, как любой большой художник, Пименов никогда не замыкался в рамках одной страны и культуры. Выставка щедро показывает этапы его пути: всего здесь 170 экспонатов из 22 музеев и частных коллекций. Но остается нерешенным вопрос: как оценить его творчество глазами дня сегодняшнего? Какую перспективу выбрать в наши дни, что объявить наносным и отбросить, а что, наоборот, принять? Подобную проблему — только в отношении искусства эпохи «застоя» — решала прошлогодняя выставка в Третьяковке «НЕНАВСЕГДА. 1968–1985». Что же касается Пименова — то остро не хватает даже серьезных книг, исследований, посвященных этому художнику. Возможно, они скоро появятся и прояснят многие моменты, а пока зрители могут поискать ответы сами.
Фото: Александр Авилов / АГН «Москва».