20.01.2025
Неожиданно огромный проект проверит вас на выносливость, выжмет все соки, заставит погрузиться как в блаженное «мимими», так и в отчаянную психоделику.
В первой половине января увидеть новую выставку было очень непросто: прогулка к зданию Музея искусств Санкт-Петербурга вдоль канала Грибоедова в районе Львиного моста превратилась в экзамен по умерщвлению плоти: предельно живописная местность снежной зимой традиционно становится ледяной полосой препятствий, а перейти дорогу к ближайшей остановке возле Мариинского театра, прыгая с огромных сугробов прямо на проезжую часть, можно только трижды помолясь. Казалось бы, попав в заветные залы после такого напряжения сил, можно и расслабиться в предвкушении встречи не только с прекрасным, но и милым сердцу. Не тут-то было: посетителей (а выставка рассчитана на самую широкую семейную аудиторию, от малых до старых) ожидают три этажа экспонатов, в которых запечатлены самые разные представители фауны — не только пушистые, но и пернатые, и чешуйчатые, и голокожие. Так что название этого материала пусть и звучное, но все же не вполне точное.
Идея проекта принадлежит директору музея Марине Джигарханян: уж коли анималистика сыздавна стала одним из любимейших предметов приложения талантов творцов, в этом вопросе найдется место самому разному взгляду на наших соседей по планете — и философскому, и удивленному, и эстетскому, и смешному. И в любом случае этот взгляд всегда предельно заинтересован. Взять хоть каноническую «Даму с горностаем»: очевидно, что великий Леонардо уделил красивому зверьку не меньше своего гения, чем так же прелестной модели Чечилии Галлерани.
«Дамы с горностаем» на выставке, к счастью, нет — этот шедевр придал бы экспозиции излишний привкус академизма. Но куратор проекта Ольга Толстая и ее помощники проделали огромную работу и подготовили пестрое собранье работ не менее, а, может, более цепляющих и душу, и чувства. Для этого пришлось провести крепкую ревизию не только собственной коллекции, но еще тридцати шести музеев, галерей и частных собраний. География потрясает: на выставке представлены не только Москва и Петербург, множество региональных центров, но и такие веси, как Рыбинск, Таруса, Раменское, Моршанск, Сосновый Бор, Ирбит и, в конце концов, Петушки — как же в этой теме без них.
Войдя в первый зал на нижнем этаже, сразу отмечаешь, что выставка очень красиво построена. Здесь все понятно: за дизайн отвечают Сергей Падалко и Игорь Мусанов из архитектурной мастерской «Витрувий и сыновья» — они же делали и прошлогодний проект «Пушкинская-10. Ковчег XXI века» в петербургском Манеже. Тогда я отметил, какие красивые снимки можно было получить не только профессиональным, но и самодеятельным фотографам. Теперь — то же самое: обилие световых обводов, контрастов, теней и просто тьмы, отражения силуэтов на поверхностях просто подталкивают к творческому полету. Наводи объектив — и твори, выдумывай, щелкай. Жаль только, что порой этикетки трудно разобрать в потемках, но этим визуальные трудности исчерпываются.
В залах первого этажа перед нами скульптура и немного изображений. Вначале гостей встречает высоко подвешенная крылатая тварь, походящая тенью на птеродактиля с распахнутым клювом-пастью, которая вот-вот цапнет. Во мраке это божье создание выглядит экстремально эффектно, но ему ничуть не уступают по апломбу ни чеканная медная «Дрофа» Сергея Рябченкова, ни геометрически совершенная «Птица на троне» Николая и Светланы Корлыхановых, прилетевшая из Калужского музея изобразительных искусств. Вовсе иные по настроению «Журавли танцующие» классика отечественной анималистики Вадима Трофимова — металлическая скульптура очень романтична и воздушно легка. Дело в том, что еще в шестидесятые годы ваятель стал работать по собственно изобретенному методу: сначала автор изготавливал в прямом смысле бумажные выкройки, затем по ним кроился и сгибался металл, создавая эффект трехмерности. Отсюда и легкость, и прозрачность, и подлинно журавлиная грация.
Но взор стремится дальше: из следующего зала на нас призывно взирает исполинский «Уликс» Валерии Нибиру. Мегакот с латинской истиной, помещенной на загривке, всем своим масштабом дает понять, кто держит район. И даже мордочка у него измазана в чем-то воинственно-кровянистом. Красные капли не позволяют благодушно расслабиться и при взгляде на картину «Добыча» Марины Колдобской: черная кошка-охотница лукаво подмигивает нам — глядите, вот как не повезло мыши! Я очень люблю эту героиню, мы свели знакомство на упоминавшемся выше проекте «Пушкинская-10», и я был рад новой встрече. Кошачьей антитезой к этому сюжету стало нечто округлое, мирно возлежащее на радиаторе — скульптурная композиция Юлии Мурадовой и Тарасия Трошина «Тепло батареи» настраивает на такой покой и негу, что сюда так и просится другое название: «Миру — мурр!». Этому тезису вторит и картина Екатерины Звонцовой «Мурка отдыхает», там уже полнейший пацифизм, если не сказать — пофигизм: лишь бы выспаться всласть, а остальное суета. Такой расклад вполне устраивает монументальную «Крысу» Александра Молева, одновременно незыблемую и гротескную. Но у нее в соседях кошачье семейство «Леха отец, Леха сын и Лехина мать» авторства Алексея Штерна, которые так косятся, что я бы на месте крысы не расслаблялся. Очень, очень забавная компоновка этой стороны пространства.
А на другой грани тон задает серия гуашевых и акварельных котов и кошек Пелагеи Шуриги, интереснейшего мастера, наследницы советского авангарда и директора музея Ломоносовского завода. Наряду со скульптурными изображениями современников и фарфоровой пластикой Шурига создает серию потрясающих портретов мурчащих созданий, в которых есть нечто сказочное (естественно!) и что-то от лубка. Четыре таких работы во главе с «Кошкой Машей», глядящей на нас из 1964 года, стали ярким задним планом для по-египетски божественной «Кошки» Михаила Дронова, играющего «Кота» Левы Бейбутяна и невероятной пластичности и экспрессивности скульптуры Геннадия Красношлыкова «Убегающий Рим», отсылающей публику к сюжету о капитолийской волчице, вскормившей своими сосцами основателей Вечного города. Завершается анфилада первого этажа некоторым количеством копытных, а также развеселыми и одновременно философическими обитателями глубин, среди которых выделяется «Археорыба» Олега Жогина, собранная им из старостей, найденных на свалке: вот уж точно археологические раскопки. Мое внимание здесь же привлек своеобразный парафраз популярной в народе поговорки, которая с поправкой на специфику нашего издания звучит как «Ах, зачем козе баян!». Вместо неведомой козы здесь рыба, которая сама превратилась не то в баян, не то в гармошку — но в итоге тоже очень весело.
В отличие от первого этажа залы второго залиты светом, здесь царство картин. Имена самые разные: «Наседки с цыплятами» Пиросмани, «Хищники» Бориса Григорьева — это, конечно, придите и припадите. Но мне гораздо больше по сердцу пришлась «Ворона» замечательного иллюстратора детских изданий Рубена Варшамова, старшие поколения выросли на его «Веселых картинках» и оформленных художником книгах Корнея Чуковского и Виталия Бианки. И еще застываешь перед «Пейзажем с петухом», написанным в 1963 году забытым костромским художником Алексеем Козловым. Это вещь потрясающей колористики и выразительности, ради нее одной стоит посетить экспозицию. Но ведь неподалеку еще висят «Фазаны» из цикла «Зоопарк», созданного Антониной Софроновой, художницей, начавшей с «Бубнового валета», прошедшей в первой половине двадцатого столетия через все возможные «измы» и пришедшей в итоге к собственному взгляду, только издалека напоминающему импрессионизм. Какая примечательная творческая судьба для советского живописца.
Отдайте должное «Овечьему источнику» Климента Редько, ученика Малевича и Кандинского, но все же «Рыжик» Василия Сварога, мне кажется, вызовет у вас больше позитива. Шикарный огненный красавец царственно возлежит в солнечном свете рядом с рассадой в далеком 1935 году — художник ради этого образа создал около сотни зарисовок и вроде бы даже больше. Интересно, был ли мастер столь же въедлив, проникновенен и щепетилен при создании таких своих полотен, как «Доклад И. В. Сталина на Чрезвычайном VIII съезде Советов», «Сталин и члены Политбюро на аэродроме в Тушино», «Сталин и члены Политбюро среди детей в ЦПКиО им. Горького». Вряд ли. Разве что искусствоведы когда-нибудь обнаружат чудом сохранившийся доныне неизвестный шедевр «Сталин и члены Политбюро у ящика с рассадой и с котом Рыжиком»: тогда бы у партийных бонз был шанс на по-настоящему художественную проработку.
Но мы заболтались, а между тем нас ждет еще третий этаж — а по сути третий и четвертый: в этом пространстве два яруса. На верхний ведут довольно крутые железные ступени, которые, однако, с большим энтузиазмом преодолела многочисленная группа посетителей золотого и порой даже платинового возраста — зримое доказательство интереса, который выставка вызывает у самой разной публики вне зависимости от лет и погодных условий. И снова глаза разбегаются так, что тихий шедевр Кузьмы Петрова-Водкина «Собака» я не сразу и приметил, а ведь он считается жемчужиной проекта. Рыжую собачку звали Лаской, которая жила с художником и его женой на даче под Хвалынском. Мордочка собачья, а глаза умные, как не у каждого человека. Жаль, нельзя показать: это полотно входит в число трех на выставке, которые категорически запрещено фотографировать — такое условие выдвинул правообладатель. Тем более нужно идти и смотреть вживую.
Далее — бегом. Огромный холст «Ярмарка» расстрелянного фашистами в Воронеже Александра Бучкури. Работы художника сгорели при бомбардировке города, часть была закопана автором в саду, но тайник так и не нашли. А «Ярмарке» повезло — вместе с изображенными на полотне лошадьми, поросятами, птицей. Другая картина, написанная в 1932 году Петром Строевым, изображает свиноматку с приплодом и хлопочущих рядом скотниц: романтично, светло, розово все — чистый восторг. И название по нынешним временам мифологическое: «В свиноводческом совхозе». Резкая смена даже не настроения, а состояния души: «Лошади на свалке» Георгия Савицкого написаны в 1917 году, здесь скорая гибель, падальщики уже собрались — все произойдет быстро, больно и ужасно. Детям, конечно, не нужно все это объяснять.
Скорей, скорей на последнюю высоту — здесь лучше! Играющего «Кота» петербургского скульптора Левы Бейбутяна мы уже видели на первом этаже. А на самом верху обнаруживается композиция «Мальчик с кошкой», в которой автор остановил для вечности то мгновение, когда его маленький сын, будучи вместе с родителями в гостях, впервые увидел кошку, обнял и поцеловал пушистика, — сердце обливается умильными слезами. На совсем дальней стене помещено еще одно полотно погибшего во время немецко-фашистской оккупации Александра Бучкури под названием «Чаепитие». Это иллюстрация к гоголевской повести «О том, как как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»: Иван Никифорович пьет чай из самовара, сидя по горло в речке (в соответствии с текстом), а рядом блаженствуют на пастбище упитанные коровы. Очень, как принято ныне говорить, атмосферно написано и по-гоголевски фантасмагорично.
Это очень к месту: вокруг «Чаепития» — часть экспозиции, которую я назвал для себя психоделической. Справа помещено полотно блистательного мастера соцреализма вологжанки Джанны Тутунджан. Ее многочисленные северные бабушки и девушки, впрочем, вписывались в советские каноны с некоторой натяжкой, а картина «Лукавая Дуня» вообще чистый Мунк. Еще и сильней, пожалуй: одна черная гуманоидная кошка чего стоит. А с другой стороны еще три сюжета, после знакомства с которыми мысли разбредаются. София Чхиквадзе поместила в свою работу «Белый петух» не только титульного персонажа, являющегося самым светлым пятном холста: птицу держит очень странный человек, смахивающий одновременно на Уинстона Черчилля и Альфреда Хичкока. Возможно, это только мое восприятие, но внутреннее напряжение, ожидание чего-то очень странного, тот самый пресловутый саспенс прямо льются на вглядывающегося в изображение посетителя. Картина Натальи Нестеровой Thanksgiving Day («День благодарения») имеет более позитивный вектор: неопознанный мужчина спешит поздравить заокеанскую (вероятно) чайку, принеся ей рыбу в подарок. Птица, высунув язык, радостно спешит навстречу, единение с природой — это хорошо для всех, кроме рыбы, но тоже как-то диковинно. А вот картина Константина Евтеева «Женщина с белой кошкой» сердце греет. Помните, мы говорили про «Даму с горностаем»: полотно, написанное в восьмидесятых годах прошлого века, — достойный ответ леонардовскому шедевру. Даже лучше: выражение лиц/морд у советских представительниц прекрасного пола куда осмысленнее, чем у ренессансных обитателей. Только в настроении у персонажей Евтеева явный рассинхрон. И такие отношения интригуют.
Здесь бы мне и закончить рассказ о новом проекте, повесив почетную грамоту в этом психоделическом уголке. Но на выходе с верхнего яруса я споткнулся о полотно из собрания Русского музея авторства Аркадия Петрова, «Девушка с кошкой» называется. Нарисована такая дама образца 1981 года в манящем открытостью платье-халате и летней синтетической шляпе. Глаза подведены по той застойной моде: готов поспорить, что ленинградской тушью, в которую надо было плевать — я помню по знакомым девчонкам. Мыслей в глазах у дамы — как у кошки, которую она сжимает в объятьях. И они сидят вдвоем на тахте и ждут чего-то или кого-то. И чувствуется, что дождутся, в воздухе это написано. И мне подумалось: все животные, которые нам повстречались на выставке, умные собаки, благородные кони, невообразимые роскошные коты и кошки уже давно убежали в счастливую другую реальность — в которой в назначенный час дождались своих хозяев и человеческих друзей. Представьте, какая там была радость. Но радость возможна и в нашей грани бытия: просто нужно уметь верить и ждать. А если тебе компанию составляет верный питомец, то ждать легче и приятнее. Наверно, это и есть счастье.
Выставка «Анималистика. И в шутку, и всерьез» работает до 9 марта. Для неглубокого осмотра достаточно полутора-двух часов, но вы наверняка пробудете здесь дольше. Проводятся кураторские экскурсии, лекции, взрослые и детские мастер-классы, а также квесты для юных посетителей. Обязательно возьмите аудиогид: дополнительных денег с вас не возьмут, а польза от него будет огромная.
Фотографии: Евгений Хакназаров.