24.08.2021
Материал опубликован в № 5 печатной версии газеты «Культура» от 27 мая 2021 года.
Михаил Пореченков — народный артист РФ, лауреат многих профессиональных премий и обладатель престижных наград, актер Художественного театра имени Чехова, любимец зрителей, Леха Николаев из «Агента национальной безопасности» и легендарный борец Иван Поддубный, президент фестиваля нового молодежного кино «Горький fest» в Нижнем Новгороде, многодетный отец и доброжелательный собеседник — ответил на вопросы «Культуры».
Он родился в Ленинграде в семье судостроителя, после школы учился в Таллинском высшем военно-политическом строительном училище, работал в багетной мастерской, получил актерское образование в Ленинградском государственном институте театра, музыки и кинематографии (ЛГИТМиК, сейчас — РГИСИ). В его «послужном списке» более ста кино- и театральных ролей. Наша беседа состоялась в дни премьерных показов спектакля «Заговор чувств» в МХТ имени Чехова, на сцене которого Пореченков дебютировал в 2002 году.
— Какой город главный в вашей судьбе? Ленинград, где родились, получили профессию, работали в Театре Ленсовета, или Москва, с которой более двух десятилетий назад связали жизнь?
— Еще Варшава и Таллин — там прошли самые важные и интересные годы детства и юности. В Польше, где работал отец, мы жили всей семьей, там я окончил школу. Четыре года учился в военном училище в Таллине. Петербург появился позже, с ним связаны учеба в театральном училище и шесть лет работы в Театре Ленсовета. Москва уже давно стала городом постоянного проживания. Здесь — семья, младший сын Петька родился в столице. Старшие дети говорят: «Мы питерские», а он отвечает: «А я — москвич». Мы болеем за СКА и «Зенит», а он — за ЦСКА и «Спартак». Что тут будешь делать? Так что семья немного разделилась. Питер остается родным и любимым — сейчас там только родители остались, и доезжаю до города на Неве не так часто, как хотелось бы. Поселился я не в самой Москве, а в пригороде. Когда въезжаешь в центр, то сразу ощущаешь бешеный московский ритм. Питер — более спокойный, нет таких сумасшедших скоростей и движения. Одним словом, Питер — это Питер.
— Петербург тоже стал городом пробок.
— Мы же не о загруженности дорог говорим. Там люди живут спокойнее, в иных темпах. В душе я себя ощущаю, конечно, питерцем, но фактически я уже москвич. А пробочным Петербург и должен быть — по объективным обстоятельствам: мосты — это всегда сужение дорог.
— В роду актеров не было, в детской самодеятельности не играли, а ходили на борьбу и бокс, потом готовили себя к военной карьере. Мечта об актерской профессии когда возникла?
— Мечта всегда жила во мне. Не помню такого времени, когда ее не было.
— Но ведь какой-то импульс все равно был?
— Только внутренний. Меня именно сегодня спросил один товарищ: «Скажи честно, артистами становятся или рождаются?» Конечно, рождаются, стать артистом невозможно. Должна быть потребность, желание и какой-то внутренний огонек, который сигнализирует: «Кроме этой профессии у тебя ничего не будет, что бы ты ни пробовал». У меня никогда и никаких сомнений не было в том, что стану актером.
— Тогда почему так поздно пришли в эту профессию?
— Отвечаю сразу — такой план оказался угоден Богу. Как я понимаю, Он размышлял так: «Куда ты сейчас пойдешь — такой молодой, зеленый, худющий, ничего в жизни не понимающий? Сначала — открой глаза, осмотрись, заработай бэкграунд, он тебе точно пригодится в актерской профессии. Я все устрою, не торопись». Я после 10-го класса сказал маме, что хочу поступать в театральный институт. Для нее мои слова прозвучали так, словно я решил полететь в космос. Она, человек серьезный, ответила: «Умоляю, не говори ерунду. Получи нормальную профессию — иди в военное училище. Родину защищать — хорошая престижная служба». Я и пошел.
— Понимаю, если бросить училище на первом-втором курсе. Но перед самым выпуском?!
— С первого курса нельзя было уйти, просто нельзя. А на последнем говорили: «Да уходите, и чем дальше пойдете, тем лучше». Вы помните, какой была страна в 89-м? Все рушилось, люди жили болью и разочарованием и думали о том, как прокормить себя и семью, как заработать хоть какие-то деньги. Понял, что мне дан шанс — не залипнуть в училище. Большая половина курса разошлась, оставшиеся отслужили в армии по два-три года и тоже ушли — тогда ни военные, ни армия были не нужны. Наступил развал колоссальной державы и смена политических эпох. В это время я и ушел. В Писании сказано: «Ни один волос без разрешения Его не упадет с головы». Он меня успокоил: «Все тебе устрою, не волнуйся. Будет так, как должно, а не так, как ты задумал. Иди и поработай руками». Пошел в багетную мастерскую, где желание стать артистом усилилось стократно. На работе мне было скучно. Скучно — и все. Постоянно думал: неужели так проживу всю жизнь и то, что во мне сидит, никогда не реализуется? И я направился в театральный — разрешили.
— Вы окончили ЛГИТМиК, а в статьях и «Википедии» пишут, что поступили во ВГИК, но не прошли полный курс обучения. Ошибка?
— Так пишут те, кто никогда не поступал в театральный институт и не знает, что абитуриенты одновременно подают документы в «Щепку» и «Щуку», ГИТИС и ВГИК — везде проходят творческий конкурс: куда возьмут — туда идут. Я, безумно влюбленный в кино, подал документы в институт кинематографии, он у нас один, и в театральный институт в Питере. Во ВГИК поступал с Ксюшей Раппопорт, Женей Стычкиным, Сережей Швыдким на курс Джигарханяна. Нас с Ксюхой Армен Борисович не взял. Так что в Москве не учился — пролетел, в Питере — поступил. Жил дома и оказался на курсе великого мастера Вениамина Михайловича Фильштинского. Сейчас понимаю, какой билет тогда вытащил — золотой.
— Знаю нескольких выпускников, которые считают причиной своей несостоявшейся яркой карьеры артиста поздний старт — в 25 лет. Вы получили диплом в 27 лет.
— Да, мне было 27 и никаких комплексов не испытывал. Курс был взрослый, без вчерашних выпускников школы: Андрюша Прикотенко, Миша Трухин, Андрюша Зибров. Костя Хабенский уже работал в театре «Суббота». Ребята были года на три-четыре помладше, но эта разница в возрасте нивелировалась, мы ее не замечали — все молодые, худющие, как велосипеды, и сказать, сколько кому лет, было невозможно. И потом мы, спирохеты, еще ждали, когда наберем мастерства, веса, основательности физической, чтобы нас в кино заметили — туда стремились все.
— Очень давно в интервью вам задали вопрос: «О чем мечтаете?» Ответ потряс — вы сказали, что хотите в Голливуд. Казалось бы, снимаетесь, играете на сцене, а все равно — про фабрику грез.
— Да, было такое. Сказал из-за страстного желания работать в кино, наше тогда пребывало в глубокой летаргии. Сериалов не было, первым стали «Менты», вторым — «Агент национальной безопасности», потом — «Каменская». Только там можно было заявить о себе — опять мне выпал счастливый билет! В Петербурге жил Александр Петрович Капица, человек, который создал сериальный кинематограф страны — он просто снял «Ментов».
— Как попали в «Агента национальной безопасности»?
— Отдельная история! Прекрасный режиссер Дмитрий Светозаров, сын великого Иосифа Хейфица, снимал рекламу кондиционеров — в тот период безденежья все зарабатывали свои копейки, как могли. Нужен был паренек, и благодаря каким-то хитросплетениям позвали меня. С Дмитрием Иосифовичем у нас возникли приятельские отношения, и через какое-то время он пригласил меня на пробы в «Агента». «Пробовал» меня «в кадре» и «за кадром» (съемка, когда одного актера снимают, а второй играет «за кадром», помогая первому. — «Культура»), а потом присмотрелся и сказал: «Миш, за кадром-то ты играешь лучше. Значит — и в кадре сможешь!» Произнести такие слова мог не просто внимательный человек, тонко разбирающийся в артистах, но тот, кто за мной наблюдал и знал меня раньше — кондиционеры, оказывается, были не случайно. Я получил роль, которая открыла мне дорогу в кино. Первые 12 серий я вообще не понимал, как работать перед камерой. И Дмитрий Иосифович шаг за шагом водил меня по площадке и объяснял, как надо переключаться и передвигаться, что такое внутрикадровый монтаж — он открывал мне мир кинематографа. Опять мне повезло с учителем.
— На время съемок театр оставляли?
— Театр всегда был. Он моя жизнь. И пока силы хватит, я буду работать в театре.
— Специфика актерской работы отличается?
— Сферы, где могут работать актеры: кино, театр, телевидение. Для актера это три разные профессии, в которых свои особенности и нужны разные навыки. Не случайно актеров, которые хороши и на сцене, и на экране, всегда единицы.
— Кино помогает работе на сцене?
— Конечно. Оно формирует стремительность реакций, скорость быстрого восприятия — это я переношу в театр. Сразу понимаю, что с ролью происходит, как герой трансформируется, чувствую его характер. Сергей Васильевич (С.В. Женовач — худрук — директор МХТ имени Чехова. — «Культура») смеется: «Прошло всего несколько репетиций, а ты уже просишь зрителей».
— Вы играете во всех спектаклях, поставленных Сергеем Женовачем в Художественном театре. Понимаете, что вы — любимый актер режиссера?
— Смею на это надеяться. Но одно скажу точно: он — мой режиссер. Три роли (в «Белой гвардии», «Беге» и «Заговоре чувств») — щедрые подарки Сергея Васильевича, которые артист подчас и за всю жизнь не получает. Мы с Женовачем находим контакт — и человеческий, и как актер с режиссером. Огромное ему спасибо за это.
— Недавний подарок — Андрей Бабичев в «Заговоре чувств» Олеши. Какой он, ваш герой?
— Пока я его собираю, еще не все пазлы конструкции поставлены на место. Он — успешный, правильный, всегда лоснящийся. Создает новый сорт колбасы, а сам-то думает о власти. Мы привыкли, что ему завидует брат Иван. Но это всеобъемлющее страшное чувство сжирает и Андрея, который испытывает жесткую зависть к Ивану — к его легкости отношения к жизни, внутренней свободе, которая позволяет ему мечтать о чудо-машине. Андрея мучает какой-то червь. Он же приносит в мир нового бога — младенца в виде колбасы. Колбасу выбросили — вот и избиение младенцев, история ухода от Ветхого Завета — к Новому. Собравшиеся люди — волхвы, пришедшие поклониться Иисусу, только сейчас все он другой, он — в виде колбасы. Очень сложная пьеса с библейскими сюжетами. Мы до сих пор ее «раскапываем».
— О ком из героев, экранных и сценических, могли бы сказать, что в них больше всего от вас? Ведь в каждой роли отчасти проявляется личность актера.
— Не знаю — сложный вопрос. Везде пытаюсь что-то придумать и как можно дальше отойти от себя. Если бы вы спросили о любимой роли, то ответил бы — поручик Мышлаевский в «Белой гвардии», но и Чарнота в «Беге» — золотая роль.
— В жизни ваша главная роль — многодетного папы. Пятеро детей, двое из которых уже вполне самостоятельны, — это серьезно. Ваши друзья не называют вас идеальным отцом, да это и вряд ли комплимент, но уважительно именуют настоящим папой.
— Воспитание детей тяжким грузом ложится на плечи моей супруги — она стоически все тащит на себе. Я не смогу это делать каждый день и с таким упорством. Если ее гипотетически, как пазл, вытащить из системы, то та рассыплется. Вообще вести дом с тремя детьми, мужем и еще отдавать пальму первенства главе семьи, который появляется дома не так часто, — очень сложно. Это дар. В этом смысле Ольга — талант.
— Возникают особые ощущения, когда работаешь с сыном в одном театре?
— Мне сложно: играю сам и одним глазом еще и с ним. И в кино так же: работаю за себя и смотрю за Володей. Он молодец, труженик, и смею надеяться, что у него получится. Сейчас ему дают роли побольше — значит, подрос, накопил сил и должен справиться.
— А зачем вам, серьезному артисту, нужны были битвы экстрасенсов, кулинарные поединки, реклама?
— Финансирование семьи никто не отменял.
— Не отшучивайтесь — вы делали это с азартом и желанием.
— Да, если только про финансы, то грустно, тоскливо и не хочется ничего делать. В «Кулинарном поединке» с удовольствием работал, там точно включался веселый азарт: приходили друзья, с которыми можно побалагурить. Получались смешные программы, и мне жаль, что проект ушел. Хорошая команда собралась на «спокушках» — так мы называем «Спокойной ночи, малыши». Работаем с удовольствием, смеясь и шутя. Нам приятно, что дети смотрят и узнают новое. Ни к одной работе отторжения не возникает. Когда начинали «Битву экстрасенсов», то хотели разобраться в этом явлении. Разобрались и поняли, как нас дурачили, но верили-то мы искренне, принимали все за чистую монету. Оказалось — ничего, кроме бизнеса. Какие хитрые и тонкие психологи этим занимались!
— Вам мешает, когда на улицах узнают?
— Кто-то говорил: раздражает, когда узнают и когда не узнают. Агрессивные и фамильярные реакции неприятны, а к спокойным отношусь с пониманием, никогда не отказываюсь фотографироваться. Мы ведь и работаем для поклонников.
— Прошлым коронавирусным августом прошел четвертый фестиваль нового молодежного кино «Горький fest» в Нижнем. Как решились?
— Благодаря смелости губернатора Нижегородской области Глеба Никитина. Я видел мощные качели его эмоций, как мучительно он взвешивал все «за» и «против»: желание подарить зрителям праздник и понимание колоссальной ответственности. Это из тех жизненных наблюдений, которые остаются в багаже артиста. Когда Глеб Сергеевич принял решение, мы выдохнули, потому что фестивалю предшествовала серьезная подготовка. С продюсером Оксаной Михеевой крутились как белки в колесе. Все прошло замечательно, а через неделю после окончания феста культурная жизнь в стране опять замерла. Представляете, как мы проскочили?
Сейчас готовимся к юбилейному, пятому фестивалю. Бог даст, с коронавирусом ситуация будет спокойной, и ничего не помешает нашему масштабному «Горький fest». Планируем не только кино, привезем спектакли и концерты, проведем творческие встречи и мастер-классы, презентацию проектов и дискуссии. Для меня важно, что в Нижнем встречаются кинематографисты, обсуждаются серьезные вопросы, налаживаются связи.
— Какие жанры нового кино представляете?
— Все без исключения. Есть у нас конкурсная программа «Встряска», где может победить документалка, короткий метр, полный метр — все что угодно. Критерий — качество. Фестиваль приносит пользу, хотя кажется, что зрители просто отдыхают. Когда мероприятия собирают стадион или аудитория в пять тысяч человек на набережной смотрит кино, я понимаю, что мы делаем большое дело. Как только понизим интеллектуальный и творческий уровень людей, то окажемся совсем в другой стране, и она может быть страшной.
— Можно ли сказать, что наше кино возрождается?
— Да, формируется индустрия кино, ее признаки очевидны — появляются картины, которые собирают больше миллиарда рублей. Только продюсеры должны понять, что могут получать деньги с конечного продукта, а не в начале пути. Сначала надо потратить, а потом собрать прибыль. Зритель сейчас развернулся в сторону российского кинематографа и удивился: оказывается, у нас умеют снимать. А на самом деле просто накопился опыт, ведь опять с нуля велосипед изобретали. Появились молодые сценаристы, режиссеры — со своими взглядами и оригинальными идеями, операторская команда уже мощная. Платформы, споры, амбиции — возник контент. Важно, чтобы не рухнуло.
— От каких ролей отказываетесь и что в них должно быть, чтобы согласились?
— Отказываюсь от бесовских сценариев с вампирами и всякой нечистью. Поймите меня правильно, темы веры нужно касаться аккуратно. В кино мне теперь обычно предлагают большие серьезные роли. Смотрю — о чем. Следователь? Да я их уже всех переиграл — отказываюсь. Военная тема? Всегда интересно. Смотрю, есть ли судьба у героя. Быстро выстраиваю дугу, от начала до конца. Отказываюсь от вторичных и картонных сценариев, написанных по одним лекалам. А что категорически не буду играть старух, тем более в купальниках и на пляже, — таких капризов у меня нет. Все зависит от контекста.
— Говорят, вы ходите в театры по билетам и не просите контрамарок. Это какой-то принцип?
— Никакого принципа. Почему я должен как-то просачиваться и кого-то обременять? Обычно хожу на спектакли с супругой и тремя детьми. Пять мест — это большая затратная часть для театра. Мы покупаем билеты и идем на спектакль.
Фото: Андрей Никеричев, Александр Авилов / АГН Москва.