20.08.2021
Публикуется с разрешения издательства АСТ.
В издательстве АСТ выходит в свет новая книга лауреата Бунинской премии Юрия Полякова «Совдетство». События разворачиваются в августе 1968 года в Москве, увиденной глазами советского шестиклассника. Автор пишет в предисловии: «Моя повесть о светлом прошлом. Я писал ее с трепетом, погружаясь сердцем в живую воду памяти, извлекая из глубин сознания милые мелочи минувшего, перебирая забытые словечки ушедшей эпохи, стараясь воплотить в языке тот далекий, утраченный мир, который исчез навсегда вместе с Советским Союзом – со страной, где, устремляясь в будущее, так любили для скорости сокращать: «ликбез», «колхоз», «комсомол», «райком», «спортзал», «детсад», «совдетство»… Предлагаем вниманию читателей фрагмент повести.
…Лида тем временем подкрасила губы, поправила волосы, несколько раз повернулась перед зеркалом, помазала за ушами «пробными» духами из крошечного пузырька, отобрала у меня четвертную — и мы пошли. Зачем замужней женщине красить губы и душиться, отправляясь с сыном в «Детский мир», я все-таки не понимаю…
От Балакиревского переулка до «Детского мира» шли 25-й троллейбус и 3-й автобус, который подоспел первым. Пассажиров было мало: все пока еще на работе…
— Следующая остановка «Спартаковская площадь. Гавриков переулок. Магазин «Автомобили», — послышался из репродуктора хриплый голос водителя. — Не забывайте своевременно оплачивать проезд!
Я сел на свое любимое место — впереди, слева, прямо за спиной шофера: оно редко пустует. Стекло, отделяющее кабину от салона, на всякий случай забрано никелированными трубочками, которые вставлены в пазы и легко вращаются. Так вот, будучи простодушным детсадовцем, я крутил ручонками эти трубочки, воображая, что по-настоящему рулю троллейбусом или автобусом, а шоферу остается лишь открывать-закрывать складывающиеся двери да еще продавать на остановках проездные талоны — по десять штук в книжечке.
Лида достала из кошелька, бросила в прозрачную кассу гривенник, оторвала билеты и устроилась рядом со мной. Когда мне было шесть с половиной лет и я мог еще ездить бесплатно, к ней привязались контролеры, которые входят в транспорт незаметно, с двух сторон. Одетые неброско, даже чуть неряшливо — для маскировки, они поначалу ведут себя как обычные пассажиры, наблюдая и выжидая, потому что «зайцем», по закону, человек становится лишь в том случае, если не взял билет до следующей остановки. Но как только закрываются двери, они достают специальные жетоны и злорадно всем предлагают предъявить проездные документы. Отговорки, мол, не успел или потерял, контролеры не принимают и начинают штрафовать, требуя целый рубль! Лида в тот раз спокойно показала им оторванный билетик.
— А на мальчика?
— Мальчику шесть с половиной.
— Не похоже.
— Вы не верите!
— Не верим!
— Дай им честное партийное! — шепнул я, твердо зная: коммунисты не имеют права врать, лишь в самых крайних случаях, например, если нужно убедить Тимофеича, будто пузырек «пробных духов» стоил всего сорок копеек, хотя на самом деле за него заплачено в три раза больше.
— Он и в школу-то еще не ходит.
— На нем не написано.
— А где написано?
— В свидетельстве о рождении.
— Нет у меня с собой свидетельства. Он у нас просто крупный ребенок.
— Это заметно. Придется вам, гражданочка, штраф платить!
Лида скуксилась, беспомощно оглянулась на пассажиров, наблюдавших с выжидательным интересом за конфликтом, сочувствуя, но не вмешиваясь. Да, плохо еще у нас с солидарностью трудящихся! И вдруг ветхий старичок в панаме спросил:
— А паспорт у вас, сударыня, с собой есть?
— Есть, — закивала она.
— Ну ведь там же вписан ваш ребенок и дата рождения указана!
— Вот кулема-то! — самокритично воскликнула Лида и полезла в сумочку. — Как же я сама не догадалась!
— Не надо! — замахал руками строгий контролер. — Мы вам верим.
— Нет уж, теперь смотрите!
Государство у нас доверчивое. Оно установило в автобусах, трамваях и троллейбусах прозрачные кассы, рассчитанные на сознательность, и готовит население к коммунизму, который достроят к 1980 году, а может, и раньше. Тогда деньги отменят, все станет бесплатным, но людей, как считает Лида, надо заранее тренировать, чтобы при коммунизме советский человек снял бы в ГУМе с вешалки и унес домой одну кепку, одни брюки, одну рубашку, а не две, три или даже четыре…
— Зачем человеку четыре рубашки? — удивился я.
— Как зачем? — хмыкнул отец. — Лишние продаст кому-нибудь.
— Кому? — вскинулась маман.
— Соседу, — предположил Тимофеич.
— Сосед сам может в ГУМ сходить и взять что нужно.
— А если он занят или ему просто лень?
— Выпил пива и на диване лежит? — Усмехнулась Лида.
— Отдых тоже гарантирован Конституцией.
— Что-то я в Конституции ничего про пиво не помню.
— И зря!
— Погодите, — мне пришлось вмешаться, чтобы остановить назревающую ссору. — Как продаст? Денег-то не будет!
— Верно… Молодец, профессор! — смутилась Лида.
— Найдет кому! — остался при своем мнении отец.
Так вот, поскольку до коммунизма осталось всего-то ничего, с гулькин нос, двенадцать лет, людей стали заранее приучать к честности, хотя я еще помню в троллейбусах бдительных кондукторш с большими кожаными сумками на широких брезентовых ремнях, к которым металлическими скобками крепились рулончики билетов. От пристального взгляда такой кондукторши не спрячешься, и руки сами лезут в карманы и кошельки за мелочью. Она громко, на весь салон кричала: «Не задерживаемся у дверей! Проходим в середину! Обилечиваемся!» Если кто-то канал под рассеянного, кондукторша вставала со своего места у задней двери, со словами «П-п-а-а-а-звольте!» проталкивалась к хитроумному пассажиру и скрипучим голосом говорила: «А вы, гражданин, не забыли оплатить проезд? Шофер не дед Мазай, он зайцев не возит!»
Да, люди еще не готовы к честности, и многие в транспорте мухлюют. Но это не так-то просто даже при самообслуживании. На тебя смотрят другие пассажиры, и когда ты бросаешь в прозрачную кассу свои копейки, всем ясно — сколько. Государство у нас доброе, но не глупое: твоя мелочь лежит у всех на виду, так как падает сначала на железную пластину, которая не сразу, под тяжестью меди и серебра, накреняется, и только тогда монеты ссыпаются, звеня, вниз. Не обманешь! Да еще над кассой красными трафаретными буквами написано:
«Совесть — лучший контролер».
Мало того, перед кассой как раз расположены места для престарелых пассажиров и инвалидов, а престарелые и инвалиды — люди очень бдительные и принципиальные, так как скучают без ежедневной работы. Я сам слышал, как один ветеран с медалями на груди строго одернул молодого наглого «зайца»:
— В Магадан бы тебя, парень, — проветриться! Ишь, государство вздумал обманывать!
— Я сейчас… Я забыл… Я сейчас… — испугался тот и купил билет.
Еще года три назад меня очень волновал вопрос, куда именно ссыпаются деньги с накренившейся пластины. Как-то раз мы ехали в гости к бабушке Мане и Жоржику на 25-м троллейбусе. И я в очередной раз забеспокоился, что брошенные в кассу монеты могут пропасть.
— Не волнуйся, — успокоил меня Тимофеич. — Там внутри есть специальный контейнер, когда он наполнится, мелочь вынимают и сдают.
— Куда?
— В банк.
— Государству, — уточнила Лида, она всегда очень переживает за государство.
Видимо, эта озабоченность по наследству передалась мне, и я спросил, а не может ли тот, кто эти деньги вынимает, оставить часть себе.
— Исключено! — со знанием дела успокоил отец. — Видишь! — он показал на продетую в петельки проволочку, концы которой соединены и сдавлены свинцовой бляшкой.
— Вижу.
— Пломбу может снять только материально ответственный сотрудник. Он же производит выемку и актирует выручку.
— А откуда он знает, сколько денег там внутри должно быть?
— По идее, сумма совпадает с количеством проданных билетов.
— А если не совпадет? — усомнился я.
Мне приходилось наблюдать, как компания пацанов бросала всего несколько монет, а билетов отрывала гораздо больше. Кроме того, кто-то может просто ошибиться и обсчитаться.
— Есть такое дело! — кивнул Тимофеич. — Если сумма не совпадет с билетами, тогда накажут.
— Кого?
— Водителя.
— В Магадан отправят проветриться?
— Вплоть до этого.
— Но ведь шофер не виноват, он сидит спиной к пассажирам и рулит.
— У него есть зеркало, в которое виден салон… — начал раздражаться отец.
— Но если он будет смотреть, кто сколько бросает копеек, то куда-нибудь обязательно врежется!
— Не исключено…
— А что важнее — деньги или здоровье пассажиров?
— Здоровье — ежу понятно.
— За что же тогда его в Магадан?
— Папа пошутил, — вмешалась Лида. — Никого никуда не отправят.
— Да ну вас всех к лешему! — окончательно разозлился Тимофеич и отвернулся к окну.
За нашим разговором с интересом следил, то и дело поправляя на носу золотые очки, улыбчивый пассажир в шляпе. Он сидел через проход, и на коленях у него стоял пухлый портфель, из которого торчал хвост зеленого лука. Когда отец беспомощно рассердился, попутчик снисходительно усмехнулся и показал мне большой палец. Я пожалел моего нервного папу и решил ему помочь:
— А я знаю, кто за всем следит!
— Ну и кто же? — спросила Лида.
— В каждом автобусе и троллейбусе есть секретный контролер, он смотрит и запоминает, кто оторвал лишние билеты, а кто недоплатил…
— Думаешь? — засомневалась она.
— Чепуха! — буркнул отец, глядя в окно.
— Вы извините, конечно, что вмешиваюсь в ваш спор, — вдруг обратился к нам попутчик с портфелем. — Знаете, в словах вашего пытливого мальчика есть рациональное зерно. Но разрешите спросить: секретный контролер ездит на общественных началах, вроде дружинника, или получает зарплату?
— Конечно, за зарплату. Он же целый день ездит! — без колебаний ответил я.
— А выгодно ли это нашему государству?
— Не знаю.
— Как тебя зовут, разумник?
— Юра.
— Давай, Юра, считать! Допустим, секретный контролер получает сто пятьдесят рублей в месяц…
— А рожа у него не треснет? — раздраженно поинтересовался Тимофеич.
— Ладно, пусть будет сто. Сколько в Москве автобусов?
— Тысяча! — воскликнул я.
— Допустим, — согласился очкарик и вынул из портфеля маленькие счеты с пластмассовыми косточками. — Значит, мы имеем в Москве тысячу секретных контролеров. Умножаем сто на тысячу. Сколько выходит?
— Сто тысяч.
— Верно. У тебя что по арифметике?
— Пять.
— Молодец, Юрочка! Это в месяц, а в год получается зарплатный фонд больше миллиона рублей. Немало! Взглянем на проблему с другой стороны: какую выручку дает в день автобус, если он перевозит за смену, например, для ровного счета тысячу человек?
— Пятьдесят рублей, — подумав, ответил я.
— А в месяц сколько выходит?
— Полторы тысячи рублей, — сосчитала Лида.
— Значит, в год пятнадцать тысяч с гаком. Вычтем стоимость бензина — это копейки, оклад водителя — двести рублей, текущий ремонт и так далее… — он отщелкнул несколько косточек. — Все равно с учетом прибыли вполне реально содержать одного секретного контролера при каждом автобусе, троллейбусе и трамвае. Неплохая мысль! У тебя, Юра, не голова, а Дом Советов!
— Бесполезно… — вздохнул я.
— Почему же? — удивился пассажир со счетами.
— Потому что шофер и секретный контролер могут подружиться. Значит, нужен еще один, но еще более секретный контролер…
— Сверхсекретный?
— Да, вроде Иоганна Вайса!
— Ты видел «Щит и меч»?
— Два раза.
— Какой у вас интересный мальчик! — попутчик в шляпе как-то странно посмотрел на родителей, пряча счеты в портфель. — Я с удовольствием поговорил бы с ним еще, но мне пора выходить…
С тех пор я повзрослел, и вопрос, кто и как вынимает деньги из кассы, меня почти перестал волновать.
Фото на анонсе: Антон Кардашов / АГН «Москва».