04.10.2023
В театре «Центр драматургии и режиссуры» состоялась премьера «Двенадцатой ночи» — захватывающего, яркого спектакля по комедии Шекспира. «Культура» расспросила режиссера Алексея Размахова о новой постановке, документальном театре и вербатиме. Алексей Размахов — режиссер и педагог, выпускник Российского института театрального искусства — ГИТИС, известен своими постановками в Московском драматическом театре имени Ермоловой: «Из пустоты», в котором раскрыл тернистый жизненный путь Саши Черного, и «Утюги» по драме Анны Яблонской — спектакль полюбился зрителям. В театре Российской Армии он сочинил ходилку-бродилку по тайным закоулкам и подземным катакомбам грандиозного и величавого здания в форме пятиконечной звезды. В Московском музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко Алексей Размахов подготовил нежный и теплый спектакль-вечер Франсиса Пуленка, приуроченный к открытию Моцартовского зала. Сегодня Алексей Размахов — педагог ГИТИСа и ВГИКа — активный участник театральных лабораторий, фестивалей и форумов, режиссер, плодотворно работающий на пространстве документального театра.
«Двенадцатая ночь» — второй спектакль Алексея Размахова на сцене ЦДР, первый — по пьесе Юлии Вороновой «Дневник Алены Чижук. А еще почта, жж и фейсбук» — появился в 2020-м и до сих пор пользуется большим успехом.
— Как у вас, режиссера, увлеченного опытами документального театра, возникла мысль обратиться к классической пьесе — романтической комедии «Двенадцатая ночь»?
— Идея возникла благодаря Владимиру Николаевичу Панкову — руководителю театра «Центр драматургии и режиссуры». Раньше я ставил классику, но вдали от Москвы: в Перми, к примеру, идет «Станционный смотритель», да и в институте у меня не было темы документального театра. В ГИТИСе нам давали достаточно классическое образование — семестр Островского, семестр Чехова, семестр Шекспира… Когда-то фоменковские актеры играли «Двенадцатую ночь» в постановке Евгения Каменьковича. Они попросили Владимира Панкова помочь с музыкой, и он появлялся на сцене с гитарой. Видимо, память о тех репетициях и том легендарном спектакле натолкнула Владимира Николаевича на мысль поставить «Двенадцатую ночь» в своем театре. Он обратился ко мне, выпускнику Евгения Борисовича Каменьковича, и в этом есть какая-то история преемственности. На предложение я охотно согласился.
— Пьесы Шекспира приходилось ставить?
— В институте у меня был удачный опыт с «Ромео и Джульеттой», хотя до спектакля тогда дело не дошло, позже поставил «Ромео» в Черемхово, в театре имени Владимира Гуркина. Я очень люблю Шекспира, чьи тексты проверены веками, и с ними интересно разбираться. Шекспир — вечен и он всегда будет «про сегодня». К тому же мне любопытны и близки спектакли Владимира Панкова в жанре SounDrama, когда музыка — полноправный участник действия. Всегда, даже в своих документальных работах, я пытаюсь выстроить музыкальную составляющую.
— Спектакль «Двенадцатая ночь» получился о времени, хотя ни на какие даты в нем даже намека нет.
— Вневременное пространство вмещает отголоски дня сегодняшнего. Страна Иллирия, где происходит действие «Двенадцатой ночи», — странное место. Она вроде бы совсем бытовая, потому что в ней не происходит никаких чудес, в отличие от «Сна в летнюю ночь» или «Бури». Там — совершенно фантазийные истории, а «Двенадцатая ночь» — ситуационная комедия, череда случайностей.
Иллирию мы придумали как мир, в котором есть море — оно бушует, кипит, оно, как и время, разрушает то, что человеком создано, и не только материальные предметы, может и музыку перемолоть. Когда шторм утихает, на берегу остается то, что выстояло в неумолимой стихии. Это достается людям — все, что время не переработало, а море выбросило на сушу. Человеку в жизни, которая дается один раз, нужно этим довольствоваться. Можно унывать, но тогда ты угрюмо проживешь свою жизнь, а можно ликовать и радоваться. Герои Шекспира в выдуманной стране чувствуют себя весело и беспечно. Не думая о новом шторме, который неминуем, ведь и человеческое развитие идет волнами: то затянувшееся затишье, то шквал страстей.
Мы много думали на эти темы. Евгений Борисович Каменькович еще в мои студенческие годы делился режиссерским опытом, вспоминал, как работал над своим знаменитым спектаклем. Перед началом репетиций шекспировед Алексей Вадимович Бартошевич прочитал нам лекцию про «Двенадцатую ночь». Здорово помогли!
— Если бы ЦДР не пригласил, вы бы обратились в какой-нибудь театр с идеей постановки «Двенадцатой ночи»?
— Не уверен. Мне кажется, что в этом мире так много сделано, в том числе и ерунды всякой, — и на нее потрачено немало времени, чужого и своего, — которая, конечно, сотрется с лица земли. Идти и навязывать что-то не буду — выбрал такую позицию, она для меня удобна: тебя позовут и попросят, если ты где-то будешь нужен. Я езжу на лаборатории время от времени, там «прокачиваю» свои возможности и стараюсь не терять профессию, работаю со студентами, но все мои постановки возникают от того, что кому-то это оказалось нужно. Если твое дело угодно какому-то месту, то оно само заговорит с тобой.
— Лет пять назад вас позвала «Артмиграция» и появился спектакль-вербатим, так похожий на реальную жизнь.
— Это случилось на фестивале молодой режиссуры «Артмиграция». При поддержке СТД (Союз театральных деятелей — Культура) мы имели возможность собрать интересных учителей, которые практикуют разные системы: Наум Швец занимается по системе Николая Демидова (Н.В. Демидов — один из первых педагогов «Системы Станиславского», обученных самим Константином Сергеевичем — Культура), Валерий Караваев — последователь кокоринского метода (В.В. Кокорин — режиссер и педагог — Культура), основанного на технике актерской игры Михаила Чехова. Мы провели серию тренингов и поняли, как многообразна и прекрасна русская школа с ее способами открытия в актере необходимой свободы.
В рамках фестиваля состоялся проект-лаборатория 40+, приехали актеры из ближних и далеких малых городов России. Что актеру интереснее всего? Конечно, сыграть спектакль. Да еще в Москве, на площадке СТД в Боярских палатах – это очень круто. Появился наш документальный спектакль, который часто называют вербатим, что не очень точно. Вербатим – всего лишь способ сбора материала, запись историй реальных людей с улицы, это — скорее техника. В городах, отдаленных от Москвы и Петербурга, о документальном театре слышали, а познакомились только на наших занятиях.
Документальный спектакль обычно разворачивается по привычной схеме: все актеры – на сцене, сидят на стульях, встают поочередно, один за другим, зачитывают свои истории или транслируют чужой текст, пытаясь погрузиться в персонажа и говорить от его лица. Мне же хотелось доктеатр смешать с игровым, «протащить» какой-то «надсюжет», который бы эти достоверные монологи связал. Более того, превратил бы их в парные, тройные, групповые сцены.
— Такой неожиданный театр получился?
— Опыт оказался любопытным и положительным. В Боярских палатах — смежные сводчатые помещения: в одном разместили пространство сцены, во втором — закулисье. На сцене шла сказка о золотом ключике и Буратино — глупом, наивном, готовым броситься в какие-то эксперименты, по сути, это прообраз актера. Такой спектакль из новогоднего чеса, когда играется представление 2-3 раза в день в течение двух недель — актер начинает плыть, возникают диссонансы — «мне бы роль Гамлета!», но — нет, опять деревянный человечек, а большим творчеством и не пахнет.
На другой площадке, в гримерке закулисья — актеры, готовясь к выходу, поправляя прически, приводя себя в порядок, произносили свои монологи, печальные, иногда трагические, подчас веселые и забавные. Складывалась судьба человека и актера Всея Руси, у которого полно проблем и надежд, а он вынужден на хлеб зарабатывать, играя в режиме нон-стоп надоевшую сказку. Получилась какая-то очень объемная история.
Зрителей делили на две группы: одна смотрела «Приключения Буратино», вторая — закулисную часть с актерскими исповедями. После антракта зрители менялись местами, а спектакль повторялся. Этот эксперимент, рожденный вербатимом, конечно, хотелось продолжить.
— И позвал «город невест», где возник спектакль «Иваново. Опера», который и сегодня в репертуаре театра?
— Да, корни этого спектакля в истории деревянного человечка. Евгений Семенов — актер Ивановского театра и участник «Артмиграции», в красках и лицах рассказал о нашем спектакле, заразил этой историей руководство, и наша команда в составе драматурга Юлии Поспеловой, хореографа Алексея Щербакова, композитора Анны Поспеловой и меня поехала создавать документальный спектакль про город Иваново — такой был запрос. Министерство культуры выделило на постановку грант.
— Почему опера?
— Исходил из того, что каждый город звучит по-разному, наполнен своей мелодикой. Это название осталось в министерских заявках, хотя от «оперы» мы немного отошли. Актеры отправились собирать интервью у горожан — в храмы и на вокзал, включали диктофоны на остановках и около магазинов. Цели просто записать информацию не было, скорее — получить эмоцию от человека, попробовать «раскусить» его, расколоть — на откровение, на темы, о которых не так часто говорят, но ими живет город. А темы — это же люди, и мы провели короткий мастер-класс, оснастили наших актеров способами вопросов-ответов, которыми пользуются мастера вербатима. Появилось немало интервью, но они никак не объединялись сюжетом. Тогда вспомнили о песне Евгения Крылатова с припевом: «А Иваново — город невест», и этот мем сыграл важную роль. Им и сегодня ивановцы гордятся, хотя мужчин уже хватает.
Понял, что тема женитьбы и перехода из одного статуса в другой — важен в Иваново. У человека есть вехи в жизни: рождение, свадьба, хотя сейчас эти понятия немножко поменялись, но все равно это инициация перехода, когда юноша становится мужчиной, а девушка — женщиной, и финал — смерть.
Тема обряда бракосочетания «поставила» все на свои места. Для меня театр — это история про свет, а женитьба — один из самых ярких и запоминающихся моментов жизни. Собрали истории про любовь по сюжету свадьбы: предложение, ЗАГС, платье, фото на фоне города, застолье, брачная ночь, утро после свадьбы, второй день. Придумали сцены, завязанные на разности отношений, на контрапункте мнений, и они «встречались» друг с другом. Почему бы нет? Этот спектакль увидел руководитель Омского «Пятого театра» и пригласил на постановку — появился спектакль «Омск. Люди». Много мы по Омску погуляли и набрали прекрасных монологов, а потом объединили судьбы людей с пространством, где они живут.
— Вы — серьезный режиссер — сотрудничаете с детскими студиями. Зачем?
— Мой режиссерский опыт начался с детских театральных студий. Анна Павловна Серова — наш педагог по сценической речи в ГИТИСе — в студенческие годы отправила нас с моим однокурсником в студию «Золотой петушок». Сначала преобладал меркантильный интерес — надо было подзарабатывать. Потом — захватило, и я время от времени возвращаюсь к детям, студия меня не отпускает, хотя я уже преподаю в высшей школе, и студенты, кажется, более мотивированный народ, с ними интереснее, но тянет к школьникам — у них я многому научился.
Ни для кого не секрет, что актеры — те же дети. И хорошие актеры продолжают сохранять ребячью непосредственность, наивное любопытство к жизни. Взрослый актер сам готов лукавить, пробовать то, чему его природа сопротивляется. Дети же не обманывают.
Люблю игровой театр, и детские студии продолжают меня учить не лгать себе, находить игровые основы. Предлагать ребятам можно только правду, каждая репетиция с ними — попытка игры. Первый мой спектакль с детьми был документальный, отчасти вербатим. В нем каждый участник рассказывал о своей любимой игрушке и приключении, с ней связанном. Речь шла о собаке, которая горела на конфорке; медведе, свалившемся на рельсы в метро; и даже о песике, забытом в Испании, — от него остались только фотография и память.
Детские студии много мне дали — студент и режиссер-выпускник не завален приглашениями на постановки, тебя еще слишком мало знают. Вот и ездишь по лабораториям, где пытаешься что-то доказывать — и себе, и окружающим, а детская самодеятельность позволяет все время творить и находиться в профессии.
— Своим студентам прививаете вербатим?
— Стараюсь направить их в люди, в народ, к бабушкам и дедушкам. Это очень обогащает, даже если этот материал не входит в спектакль, над которым они работают. Во ВГИКе, где преподаю на кафедре режиссуры игрового кино, многие студенты считают, что режиссерам игрового фильма все надо придумывать и конструировать. Это — ошибка, и распространенная, как и мысль о том, что «бабушкины сказки» оторваны от жизни и к ним тяжело подключиться. Молодые полны сил и амбиций, их можно понять — все проходили через заблуждения, и я тоже это на себе испытал когда-то. Студентам кажется, что они пришли в профессию, чтобы удивлять, делать неведомое и новое, и этим открывать всем глаза на то, каким должно быть искусство. Если ты ставишь такую цель, то вряд ли так случится. Пытаюсь объяснить, что фантазии, выдумки, художества корнями своими уходят в какую-то реальную эмоцию, которая получена в жизни. Думаю, что вербатим необходим в процессе обучения: из услышанных историй в тебя попадают эмоции, и они живо откликаются в работе.
— Театр — это развлечение, отдых, тренинг для мозгов, перезагрузка?
— Среди вами перечисленного нет близкого мне определения. Театр — это прийти, увидеть и почувствовать. Головой мы не можем понять, что этот мир нам предлагает, так как сами находимся в этой системе, а структура сложно себя изнутри представляет. Понять самого себя можно только отстранившись, театр — один из действенных способов. Я бы хотел, чтобы зрители даже не столько поняли, сколько почувствовали на спектакле что-то важное. Про себя и про эту жизнь.
Фото: Григорий Таки/предоставлены пресс-службой Театра ЦДР
Источник