29.08.2023
Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ) знакомит публику с уникальными документами.
Выставка новых поступлений в РГАЛИ — возможность первыми увидеть документы, которые только вводят в научный оборот. Впервые подобная выставка прошла здесь в 2020-м и стала ежегодной традицией. Здесь показывают документы — фотографии, письма, рисунки, картины, мемориальные предметы — прошедшие научное описание в предыдущем году. Как рассказала «Культуре» Ксения Яковлева, начальник отдела информации и использования документов РГАЛИ, документы, поступающие в архив, сначала проходят первичную «разборку» — самую приблизительную. И потом уже поступают в отдел научного описания, где ждут своей очереди — порой долго, годами. Ведь процесс научного описания — сложный и длительный. Например, есть фонды, которые поступили в РГАЛИ еще в XX веке, и очередь до них дошла только недавно. После этого этапа документы становятся доступными для публики — их можно заказать в читальном зале, скопировать. В прошлом году научное описание прошли около 6 тысяч единиц хранения: нынешняя выставка представляет самые любопытные документы.
Всего здесь пять разделов, каждый связан с определенным видом искусства — музыкой, театром, литературой, изобразительным искусством, кино. Самые интересные документы поступили из собрания Ильи Самойловича Зильберштейна, известного литературоведа и коллекционера, основателя Музея личных коллекций. Он много переписывался с русской эмиграцией и содействовал возвращению связанных с ней архивов: благодаря его просветительской деятельности удалось вернуть в Россию около 12 тысяч документов. Супруга коллекционера Наталья Волкова возглавляла РГАЛИ на протяжении почти 40 лет, и усилиями Ильи Зильберштейна многие документы попали именно сюда. Кроме того, у него, как у литературоведа, была собственная коллекция, и теперь в РГАЛИ существует его личный фонд. На выставке можно увидеть ценнейший документ — письмо Александра Грибоедова Вильгельму Кюхельбекеру, написанное осенью 1822-го или зимой 1823-го, то есть 200 лет назад.
— Письмо написано в Тифлисе, где Грибоедов в то время служил. С Кюхельбекером они познакомились там же, на Кавказе. Оба, с одной стороны, были прекрасными литераторами, а с другой — состояли на госслужбе: вероятно, это их сблизило. Впоследствии Вильгельм был уволен со службы — потому что участвовал в дуэли с племянником своего начальства, генерала Ермолова. Грибоедов в письме вспоминает их совместное времяпрепровождение. В принципе, это обычная мужская переписка — воспоминания, новости, рассуждения о дамах: о том, что местные закутаны в чадру и прячут свои прелести, а соотечественницы подобными прелестями не обладают. Однако в конце письма при желании можно увидеть пророческие слова. Грибоедов пишет, что собирается на родину и что погода там сильно отличается от тифлисской: «Мне уже принесли шубу и теперь комната заполнена духом мертвых зверей. Как будто для того, чтобы вдохнуть морозный воздух родины, нужно убить зверя, содрать с него шкуру». Он словно предчувствует свою судьбу — ведь с поездки в Москву развивается дальнейшая история его миссии в Персию, закончившейся трагически, — рассказала «Культуре» Ксения Яковлева.
В той же витрине показано письмо Николая Карамзина императору Николаю I: ответ монарху, интересовавшемуся грядущей поездкой историка в Италию, где Карамзин планировал закончить очередной том «Истории государства Российского». Император, видимо, предлагал какое-то содействие, потому что в своем письме Николай Михайлович рассыпается в благодарностях: «Пишу это сквозь слезы в умилении необыкновенном». Рядом — письмо Николая Гоголя Петру Вяземскому, датируемое 1847 годом. Оно относится к знаковому периоду жизни писателя: когда за «Выбранные места из переписки с друзьями» тот стал подвергаться нападкам со стороны Белинского и критиков его лагеря. Вяземский в свою очередь опубликовал статью «Языков и Гоголь», где горячо защищал Николая Васильевича. И Гоголь в своем письме к Петру Андреевичу спрашивает, не слишком ли тот строг к его хулителям: «Ведь раньше они были ко мне благосклонны».
Коллекции Зильберштейна принадлежат и документы, связанные с Иваном Тургеневым. Например, письмо к Жорж Санд делового характера: писатель благодарит ее за добрый отзыв на его рассказ, а также сообщает, что задумал новое произведение — речь о его последнем романе «Новь». Здесь же можно увидеть рисунок самой Жорж Санд, изобразившей двух дам за пианино. А еще — письмо Тургенева на французском к единственной дочери Полине (в замужестве Брюэр), рожденной от простой белошвейки. Писатель отправил незаконнорожденную дочь во Францию, где она сначала воспитывалась в чужой семье, затем в пансионе и в итоге совсем забыла русский язык. Наконец, главный экспонат из этой подборки — письмо Проспера Мериме к Тургеневу, написанное в 1870 году. Единственные русские слова во всем тексте — «Странная история»: отсылка рассказу Тургенева о юродивом Василии и восторженной религиозной девушке Софи.
— Мериме пересказывает Тургеневу реакцию одной из русских дам, встреченных в Ницце. Та заявила, что Тургенев ненавидит Россию и порочит российскую действительность. Мериме спросил: «Разве в России нет юродивых или восторженных религиозных девушек?» Дама ответила: «Конечно, есть. Но не надо рассказывать об этом иностранцам», — поделилась с «Культурой» Ксения Яковлева.
Более близкие к нам по времени экспонаты — тоже из коллекции Зильберштейна: автограф Александра Блока, акварель Максимилиана Волошина с видом Коктебеля, письмо Марины Цветаевой Борису Зайцеву. А также письмо Максима Горького Александру Керенскому, датируемое мартом 1917 года. Горький писал о том, что временное правительство получило доступ к документам Охранного отделения, их нужно начать разбирать, но «разборка и изучение их должны быть произведены своими людьми, то есть людьми, которые нашли бы в себе мужество вскрыть всю правду — ужасную правду! — до конца». Писатель прекрасно знал общественную обстановку и понимал, что архив охранки может содержать неприятные открытия. В этом смысле показательна судьба Романа Малиновского — крупного деятеля РСДРП, который оказался провокатором и агентом охранки и был казнен в садах Кремля.
Отдельного внимания заслуживает архив детской писательницы Веры Чаплиной. Рожденная в дворянской семье, она ребенком потерялась в хаосе Гражданской войны и оказалась в детском доме в Ташкенте. Только любовь к животным помогла ей пережить тяжелые годы: она ухаживала за котятами, щенятами, птенцами. Позже ее отыскала мать и увезла в Москву. Повзрослевшая Вера стала работать в Московском зоопарке: она руководила созданной ею же площадкой молодняка. Именно тогда произошел случай, определивший ее писательский путь. Одна из львиц оставила львят — отказалась их кормить. Трое малышей погибли, а четвертого Чаплина забрала домой — в коммуналку на Большой Дмитровке. Здесь молодая львица, которой Вера Васильевна дала кличку Кинули, прожила целый год. Вот что впоследствии написала Чаплина в повести «Кинули»: «Все жильцы очень полюбили Кинули, и только моя домашняя работница Маша с первого дня невзлюбила львенка. Ей приходилось целыми днями открывать и закрывать двери за посетителями, наводить в комнате чистоту, так как Кинули вносила очень много беспорядка. Наша небольшая комната превратилась не то в ясли, не то в лабораторию: вата, вазелин, борная, соски, клизмочки — словом, все, что нужно, чтобы выкормить младенца, находилось тут, а львенку нужно было многое. Кормила я его через каждый час. Как только Кинули просыпалась, я ей давала пузырек теплого молока. Пузырек был крошечный, на две столовые ложки, и кормить Кинули приходилось очень часто, так как в день она выпивала молока целый литр. Чтобы молоко подходило по составу к львиному, я брала сливки и разбавляла их водой. Львенок перебирал лапками и громко чмокал, высасывая свою порцию. Возиться со львенком приходилось круглые сутки. Когда Кинули спала, вся квартира погружалась в тишину. Все ходили на цыпочках и разговаривали шепотом, а ребятишки оберегали покой львенка не хуже взрослых. Не считалась с ним только Маша. Она нарочно гремела в кухне кастрюлями и ругалась: «Завели тут всякую дрянь». А «дрянь» спокойно лежала в чемодане и посасывала пустышку».
Фактически Вера Чаплина почти на 50 лет опередила знаменитых Берберовых, воспитывавших львов в обычной квартире. Впоследствии она вернула Кинули в зоопарк, но та долго привыкала к новым условиям и не хотела жить в клетке. О ручной львице много писала пресса, в том числе и зарубежная, даже снимали фильмы. Во время войны часть зверей эвакуировали в Свердловск, вместе с ними уехала и Вера Чаплина; Кинули осталась в Москве. О послевоенном времени рассказывает еще один документ, представленный на выставке: телеграмма с приказом вернуть зверей — в том числе антилопу гну по кличке Мурка и гамадрила Чадрика — обратно в Москву. Вера Чаплина тоже вернулась в столицу. Однако тогда же, в 1945 году, произошел несчастный случай, обстоятельства которого до сих пор неизвестны: Кинули неожиданно погибла. Чаплина переживала это как личную трагедию и вскоре ушла из Московского зоопарка, чтобы полностью посвятить себя литературе — она стала известной детской писательницей, автором рассказов и повестей о животных.
Вообще документы попадают в РГАЛИ разными путями. Например, связанные с Тургеневым (из коллекции Зильберштейна) помог выкупить меценат Михаил Карисалов. Вдова Виктора Астафьева не захотела передавать архив в одно место и распределила его по разным музеям. РГАЛИ досталось немного рукописей и фотографий, кое-что можно увидеть на нынешней выставке. А вот судьба документов Готлиба Ронинсона — одного из ведущих артистов Театра на Таганке периода его расцвета — оказалась драматичной. У Ронинсона не было семьи, и после смерти матери он жил одиноко. «Король эпизодов» — снимавшийся в фильме Никиты Михалкова «Раба любви», в лентах Эльдара Рязанова «Берегись автомобиля» и «Ирония судьбы, или С легким паром!», в картине «12 стульев» Леонида Гайдая — ушел из жизни в 1991 году.
— Его квартира оказалась выморочным имуществом. После смерти жилье стали освобождать, и архив был вынесен на помойку. Одна из соседок, друживших с Ронинсоном, позвонила в театр. Примчался коллега, однако успел спасти лишь часть архива — остальное уже увезли. Он даже ездил на свалку, но ничего не нашел. Таким образом, видимо, пропала фотография с автографом Михаила Булгакова, которую он подарил еще неизвестному Ронинсону, служившему в то время в мимансе Большого театра. Сохранилась только фотокопия этого снимка — подлинник, вероятно, погиб вместе с остальной частью архива. Зато в нашем распоряжении оказались фотографии, которых нет в архиве Театра на Таганке: от самых ранних 1930-х годов, когда Ронинсон был еще молод, до рубежа 1980-1990-х, его поздних ролей вроде Фирса в «Вишневом саде», — рассказала «Культуре» Ксения Яковлева.
И это лишь малая часть сокровищ, представленных на выставке. Есть также документы из личного архива Алексея Баталова — они, кстати, поступили в РГАЛИ буквально несколько лет назад и быстро прошли обработку. Можно увидеть его фотографии в разных ролях, в том числе студенческих. Есть документы зрелого периода, показывающие Баталова-режиссера: например, режиссерская экспликация к «Трем толстякам». И, конечно, мемориальные предметы: артист дружил с Юрием Норштейном и хранил подарочную лампу, повторяющую лампу из «Ежика в тумане», а также рисунок с дарственной надписью самого мультипликатора.
Представлены документы из фонда Виктора Драгунского, знаменитого детского писателя, автора «Денискиных рассказов». Многие не знают, что писательством он занялся в зрелые годы, а с ранней молодости служил в театре и в целом состоялся как актер, несмотря на специфическую внешность, обыгрываемую в шарже карикатуриста Иосифа Игина. Из архива Ильи Зильберштейна поступили документы, связанные с Ильей Репиным. Например, меню знаменитых обедов в «Пенатах», которые устраивались по средам и собирали иногда до 30–40 человек. Меню включало в себя такие блюда, как «Бульон чудесный» и «Сельдерей Прометей». А вот как описывал эти собрания Корней Чуковский:
«Обеды в Пенатах были особенные, и о них одно время желтая петербургская пресса кричала гораздо больше, чем о репинских картинах: то были пресловутые «обеды из сена». Жена Репина, Наталья Борисовна Нордман-Северова, ярая пропагандистка вегетарианской еды, угощала не только его, но и всех его гостей каким-то наваром из трав. Эти-то супы из сена приобрели большую популярность в обывательских массах. Многие приезжали к Репину не столько для того, чтобы побывать у него в мастерской, сколько для того, чтобы отведать его знаменитое «сено». Помню, как Дорошевич, князь Барятинский и артистка Яворская привезли с собой в Пенаты ветчину и тайно от Репина ели ее тотчас же после обеда, хотя репинские обеды были и обильны и сытны. Такой же газетной сенсацией был и репинский «круглый стол». Стол был демократический: его средняя часть вращалась на железном винте, и таким образом каждый без помощи слуг мог достать себе любое блюдо — моченые яблоки, соленые огурцы, помидоры, баклажаны, вареную картошку, «куропатку из репы» и тому подобную снедь. Так как к Репину каждую среду могли приезжать и князья, и рабочие, и миллионеры, и нищие, он, чтобы не было местничества, предлагал гостям жребий, где кому сидеть за этим круглым столом, и часто бывало, что рядом с Репиным сидел землекоп-белорус, а вдали — какой-нибудь знаменитый ученый. Домашняя работница обедала вместе с хозяевами».
Особого внимания заслуживает также письмо Казимира Малевича к историку культуры Михаилу Гершензону — тоже из архива Зильберштейна. Чернила практически выцвели, и разобрать строчки почти невозможно. Зато бросается в глаза, что художник-авангардист зачеркивал слова не по-простому, а с выдумкой — будто выделял их цветным маркером. Эти разноцветные квадратики разбросаны по всему тексту и превращают листок бумаги в произведение искусства. Как пояснила «Культуре» Ксения Яковлева, Малевич поступал подобным образом и с другими документами — письмами, статьями.
Замыкает выставку фонд скульптора Владимира Лемпорта, входившего вместе с коллегами Николаем Силисом и Вадимом Сидуром в группу «ЛеСС».
— Впоследствии жизнь их развела, — отметила Ксения Яковлева. — Их архивы поступили к нам разными путями. В позапрошлом году прошел научное описание архив Сидура, а в прошлом году — Лемпорта. У нас много фотографий его скульптур, а также есть рисунки к «Божественной комедии» Данте. Уже на закате жизни Лемпорт решил сделать перевод этого произведения и сопроводил свою работу иллюстрациями. Получились тонкие изысканные вещи. Следующий наш шаг — научное описание архива Силиса. И тогда три друга вновь воссоединятся — когда их архивы окажутся на соседних полках.
Выставка работает до 20 октября.
На фотографиях: Ж. Санд. Две женщины за фортепиано. Рисунок. 1850-е – 1860-е гг. РГАЛИ. Бумага, тушь, перо./ Г.М. Ронинсон в роли Баночки в спектакле «Сын рыбака», сыгранной в Московском театре драмы и комедии (Театре на Таганке). 1958 г. РГАЛИ. Фотография (на анонсе).
Источник