30.04.2021
В Северной столице поставили чересчур своевременную «чеховскую» пьесу Дэвида Берри. В последний пандемический год смерть стала почти привычной спутницей нашей повседневной жизни. Мы остро осознали, что переход в небытие находится совсем рядом, а многие даже заглянули в стылые глаза старухи с косой, пролистывая на больничной простыне картины минувшего и переоценивая события своей жизни. Героям постановки «Августовские киты» посчастливилось дожить до преклонных лет, но от этого ожидание неизбежного ухода не становится менее травмирующим. Спектакль режиссера Дениса Хусниярова о надежде на пороге смерти получился нежным, пронзительным, страшным.
Дэвид Берри далеко не самое известное имя в американской драматургии. И «Августовские киты», пожалуй, единственное его произведение, оставшееся на слуху к нашему времени. Благодарить за это следует режиссера Линдсея Андерсона, который увидел в пьесе и тонкую игру словом, и живые характеры, и философскую глубину. В самой ленте 1987 года действие, конечно, несколько подслащено в соответствии со вкусами тогдашнего зрителя, зато «Киты» стали прощальным бенефисом для таких звезд золотой поры Голливуда, как Бэтт Дейвис, Лиллиан Гиш (во время съемок фильма ей было 93 года), Энн Сотерн и Винсент Прайс.
Хуснияров тоже пригласил в спектакль самые именитые и яркие имена труппы Театра на Васильевском. Главные героини — сестры Сара Уэббер (Надежда Живодерова) и Либби Стронг (Наталья Кутасова). Их подругу Тишу Доути на сцене воплотила прекрасная Татьяна Малягина — до сих пор не могу забыть ее в ролях Коробочки и Губернатора в спектакле того же Дениса Хусниярова «Мертвые души Гоголя». Не менее прекрасный Юрий Ицков выступил в роли обедневшего русского аристократа Николаса Маранова, а Владимир Постников стал шумным сантехником Джошуа Бреккетом, которому было суждено воплотить такое несвоевременное желание Сары по установке большого окна в родительском доме — ведь, как неоднократно подчеркивается в тексте пьесы, герои «слишком стары, чтобы думать о новых вещах». Но про это потом.
Понятно, что накопленный сценический опыт просто обязывает эту блестящую команду наилучшим образом исполнить свою актерскую миссию. И эта задача выполнена абсолютно. Но одно наблюдение все же смазывает картину. Персонажам пьесы от 75 до 86 лет — автор скрупулезно прописал тонкости. В знаменитом фильме из героев просто сыплется песок — британский оператор Майк Фаш феноменально все увидел в свою камеру, включая и океан, еще одно действующее лицо «Августовских китов». На сцене же театра на Васильевском безжалостность времени имеет пределы: артисты моложе, а порой и гораздо моложе своих персонажей. Но, как известно, этот недостаток быстро проходит.
Про чеховский почерк применительно к «Китам» говорится неспроста. Тиражированное, но меткое определение сути пьес Антона Павловича — люди пьют чай, а вокруг них рушится мир — с успехом применимо и здесь. Только сестер не три, а две. И дом родительский вот-вот придется продать. Чай они со своими столь же древними гостями, конечно же, пьют — но больше глядят и вслушиваются в океан: не приплыли ли киты, как, бывало, в далекие вешние годы, когда еще не было жалко, что август и уходит лето, ведь впереди еще столько всего, все еще будет! А будут две войны, два мужа, которые уйдут из жизни намного раньше своих супруг. Будет сама жизнь, такая быстротечная, такая ускользаемая, оставившая под финал рассматривание старых семейных фотографий да повседневные старческие новости: кто умер, кто приобрел слуховой аппарат, а у кого-то шейка бедра никак не срастается. И если у чеховских сестер есть спасительная мантра «в Москву! в Москву!», то Саре и Либби абсолютно некуда стремиться. Они на этом острове у штата Мэн — на своем последнем берегу. Дальше только уход, который необходимо принять. Как и то, что в исчезающей жизни так многое не сбылось.
Эти проговариваемые эмоции, воспоминания и мысли и составляют собственно сюжет. Старшая сестра Либби после смерти матери пятнадцать лет растила младшую. А Сара ровно столько же заботится и опекает старшую – потерявшую зрение, вздорную, бывшую плохой матерью для своей дочери, которая платит ей тем же невниманием. Правда, вздорность эту можно понять: ведь над незрячей старухой форменно издеваются окружающие, предлагающие то увидеть долгожданных китов, то насладиться светом полной луны, а то и предложением прорубить на месте прежних маленьких одно большое окно на океан — будет так красиво! «Установить окно — раньше нужно было об этом, гораздо раньше», — произносит Либби-Кутасова и превращается в сухую палку, которая могла и должна была стать раскидистым плодоносным деревом.
Сара Надежды Живодеровой — одновременно безропотная сиделка сестры и вполне жесткая персона, которой помогает бытовая приземленность. Но это все кажущееся. Приземленность заменяется подлинным романтизмом в эпизоде с розами, срезанными в память о 42-й годовщине брака с незабвенным Филиппом, который погиб спустя совсем немного лет после свадьбы. А безропотность становится резкостью по мере того, как капризы Либби становятся невыносимыми: «Хочешь помирать — помирай. Я жить хочу». Но Либби вовсе не так зла и строптива: она все понимает и хочет освободить сестру от тяжкой ноши в виде себя.
Все осознать и принять самих себя сестрам помогают гости. Если закадычная, с пятидесятилетним стажем, подруга Сары Тиша олицетворяет пусть наигранную, но живость и оптимизм (костюм героини — единственное яркое пятно в постановке, выполненной в серо-серебристых акварельных тонах), то размышления Николаса Маранова, именитого русского беженца от революции, ставшего философическим рыбаком, живущим там и сям по свету, помогают принять неизбежное. Именно в его репликах прописаны иногда банальные, но никак не ложные истины: «Наступает тот момент, когда в жизни все что-нибудь напоминает… когда вкусно любое угощение и приятна любая компания», «жизнь никогда не бывает слишком длинной». Молодым трудно все это осознать, но люди пожившие сразу поймут, о чем речь.
Хочу поблагодарить художника-постановщика Эмиля Капелюша и художника по свету Игоря Фомина. При минимуме выразительных средств и декораций на сцене возникло настоящее океанское побережье. Фон цвета уже прохладного августовского неба, зеркальный верх, невесомый зыбко колыхающийся занавес — между авансценой и основным пространством или между реальностью и небытием? Все очень хрупко, тонко, скоротечно — как пена на полосе прибоя.
Спектакль получился назидательным. Чему он учит? Тому, что нужно все проговаривать, не быть скупыми на любовь и задавать вопросы — наши близкие с нами не навсегда. Как и мы — с ними. Что нужно ценить каждый свой день — никто не знает, сколько их отмерено. Что нельзя пережить свое время и что нет ничего героического в том, чтобы идти по жизни одному. Так и наши сестры — и такие разные, и устали друг от друга. Не стало черепах, не видно тюленей, и киты не приплывают — их всех перебили. Сделанный вывод беспросветен: «Обманула жизнь — всегда обманывает». Но вопреки всему будет прорублено новое большое окно с видом на океан. И близкие люди на берегу вечности возьмутся за руки и скажут друг другу: «Я люблю тебя». Потому что любовь никогда не перестанет и победит все.
Тем, кто заинтересовался постановкой, советую не медлить с посещением этого петербургского театра. Тема очень болезненная и чересчур актуальна для текущего момента. В счастливую сценическую судьбу этого прекрасного спектакля я не верю.
Фотограф — Александра Алешина. Фотографии предоставлены пресс-службой Театра на Васильевском.
Источник