30.11.2022
МАМТ представил премьеру «Щелкунчика» — балета, ставшего синонимом зимних праздников и почти ритуальным сопровождением Нового года и Рождества. Спектакль, поставленный хореографом Юрием Посоховым, получился ярким, хотя не все фрагменты сценической мозаики сложились – это дело будущего.
Первое сценическое прочтение балетной музыки Чайковского по сказке Гофмана «Щелкунчик и мышиный король» принадлежит хореографу Льву Иванову — соратнику Мариуса Петипа. Он словно открыл одну из важных балетных тем двадцатого столетия: «человек и кукла». Премьера состоялась в Мариинском театре в декабре 1892 года, ровно 130 лет назад. Оригинал утрачен, некие пластические отзвуки донесла волшебная балетная сказка Василия Вайнонена, осуществленная в 1934-ом. Чуть более трех десятилетий спустя в Большом театре родилась философская версия Юрия Григоровича о непростом и сложном процессе взросления, она и сегодня — украшение репертуара и мечта зрителей. Как раз сейчас разгар билетного ажиотажа на новогодние показы: вьется очередь в кассу ГАБТа, устраиваются переклички – потребности в «Щелкунчике» год от года кажется только растут.
Эти две советские постановки — самые популярные в России, но хореографы всего мира продолжают отдавать дань внимания великодушной и трогательной сказке о бесстрашном уродце, грызущем орешки. «Щелкунчик» не сопротивляется любым интерпретациям, но всегда остается сказкой с неизменными сценами сна, боя, «снежинок», «розового вальса». Баланчин поставил спектакль о петербургской мечте-воспоминании, Борн развернул действие в детском доме, Ноймайер создал фантазию о гармонии балетного театра, герои Начо Дуато оказались в дворцовом зале Северной столицы времен Серебряного века.
Чайковский писал своего «Щелкунчика» в годы «Пиковой дамы» и Шестой симфонии, для него последний балет — исповедь, прощание с жизнью и воспоминания о детстве, когда была жива любимая мама, обожавшая своего «хрустального мальчика». Музыка — планетарна, с темой судьбы, не имеющей ни исторических, ни возрастных, ни географических берегов. Каждый воспринимает ее по-своему: от декоративной рождественской сказочности до гофмановской мистики, от страстной мольбы о счастье до скорбного понимания его неосуществимости.
Для Юрия Посохова музыка наполнена мечтами расцветающей юности. Он — один из самых ярких и востребованных хореографов мира, чей авторский бренд прописан не только в Америке, где он давно живет и работает, но и в России, откуда он родом. Как постановщик он дебютировал в родном Большом почти два десятилетия назад спектаклем «Магриттомания», сейчас в репертуаре — «Герой нашего времени» и «Чайка». Посохову всегда важен самостоятельный драматургически выстроенный сюжет, но на сей раз сложившуюся историю он почти не менял (да и зачем, если сон героини оправдывает любые чудеса и превращения), уточнив по Гофману лишь несколько деталей.
Для Музыкального театра Станиславского, с которым хореограф сотрудничает впервые, Посохов задумал детский спектакль, интересный и взрослым. Решил заинтриговать детей и увлечь их родителей. Создал модель американского праздника, когда семейный поход в театр становится незабываемым развлечением, как ужин в честь Дня Благодарения или совместный выход в парк аттракционов. Красочное шоу с непременным фуэте и никаких замысловатых сложностей. К «Щелкунчику» Юрий Посохов обращается не впервые — несколько лет назад его балет появился на афише театра Атланты.
В рождественском сюрпризе Музтеатра не все части сценического пазла сошлись — спектакль рассыпается на ряд фрагментов и единой феерии пока не возникает. Быть может, потому, судьба спектакля оказалась не гладкой. «Щелкунчик», задуманный прежним руководством театра, которое сумело привлечь хореографа с мировым именем, был перенесен из-за пандемии. Потом не приехал художник Том Пай, соавтор нескольких балетов Посохова, в том числе «Чайки» в Большом театре. Дар Посохова соткан из пластических метафор, и в лучших его спектаклях для соединения россыпи находок хореографу необходим взгляд режиссера. В данном случае это место оставалось вакантным.
Талантливая московская художница Полина Бахтина ограничила пространство сцены выгородкой огромных деревянных ширм. Это —гигантская детская книга с панорамными картинками, страницы которой перелистываются. Узнает об этом треть публики, которой повезет сидеть по центру зрительного зала. С боковых, даже престижных мест, например, из правых или левых лож, понять этого не удастся — часть сцены они просто не увидят. Герои ютятся на оставленном пространстве, танцуют на фоне цветочков-иллюстраций, что по размерам выше человеческого роста. Зеленую красавицу-елку заменяют силуэты деревьев из светлого пергамента, похожие на декорации традиционного японского бумажного театра под названием камисибай.
Суматошные декорации: невероятных размеров бутылка шампанского, майское дерево (столб с привязанными к нему лентами), вокруг которого резвились люди на Троицу или Иванов день во многих странах, горы подарков на санях — подчас «заслоняют» танец. На сцене же — растет шкаф для игрушек и мы понимаем, что сами герои становятся ростом с игрушку, уменьшаясь до кукольных размеров. Но данный художественный прием не отработан, он так и остается декларацией новых форм от Кости Треплева. Быть может, просто не хватило времени сделать этот способ перевоплощения убедительным?
На просторах интернета «гуляет» видеозапись одной из репетиций, где у всех без исключения артистов горят глаза, все — увлечены и азартны. Они постигают танцевальный стиль хореографа, сотканный из точной академической основы, подвижного корпуса и легкого дыхания рук. Главное в нем — детали и нюансы, на них построена хореография Посохова, и для ее воплощения нужна виртуозная техника и свободный актерский шик. Исполнители старались изо всех сил, но по большей части язык художника пока не стал для них родным. Ослепительные поддержки, выразительные прыжки, гибкие наклоны корпуса — задачи на будущее.
Есть дивные сценки: подвыпившие гости не заметили соскользнувшего с саней ребенка, а потом суматошно начинают его искать; уставшие кружить, выбившиеся из сил, замучившиеся плести замысловатые узоры снежинки складываются в пушистый сугроб (костюмы Сандры Вудалл); очаровательна пастораль — щепетильный важный Петух Джошуа Трия и кокетливая Курочка Анастасии Лименько невероятно смешны как и их вылупившиеся беспокойные милые цыплята — искренний привет Касьяну Голейзовскому от хореографа-потомка; в арабском танце гуттаперчевая и спесивая змейка Елены Соломянко ловко скользила в руках партнеров.
Мышиное войско немногочисленно, но впечатления не зависят от количества: на головах — страшные маски с острыми зубами, на лапах — жуткие когти, сзади — длиннющие хвосты. Прильнув к полу, они стремительно и устрашающе двигаются, бросаясь в бой. Когда побежденного Короля мышей (Максим Гемри) уносят, один из мышиных солдат не растерялся — поднял корону и взгромоздил ее себе на макушку: свято место пусто не бывает — главарь появится. Калейдоскоп картин: каждая — новый разворот книжки.
Очаровательных девочку Мари в изящных очечках и Щелкунчика-куклу танцуют и играют Мелания Ника Кобякова и Джошуа Трия. Их — повзрослевших и преображенных — сменяют Мари-барышня — Эрика Микиртичева и Принц — Денис Дмитриев. В Мари — непосредственная юность и грациозность, в Принце — взволнованная старательность и искренняя естественность. Эффектен Дроссельмейер в исполнении Георги Смилевского — он похож на иллюзиониста, в нем — то волшебство, на котором замешано настоящее искусство. Он — распорядитель праздника в доме Штальбаумов, главнокомандующий в битве с мышиным войском, затейник и добрый наставник. Молодой маэстро Иван Никифорчин вел оркестр, замедляя темп и подчеркивая в музыке прозрачную хрупкость и сердечность.
Фотографии предоставлены пресс-службой Музыкального театра имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко.