01.04.2022
25 марта были объявлены лауреаты Государственной премии РФ за 2021 год. Среди лауреатов — актер и режиссер Дмитрий Сердюк. Он рассказал «Культуре» о своих новых работах.
Четвертого апреля в Московском Международном доме музыки состоится премьера еще одного его спектакля — драмы с оркестром «Жизнь подо льдом», посвященной трагической судьбе и творчеству русского композитора-авангардиста Алексея Животова. Премьера состоится в рамках организованного радио «Орфей» фестиваля «Энергия открытий».
— Расскажите о вашем новом спектакле «Жизнь подо льдом».
— Для меня было важно исследовать не столько Животова-композитора, сколько Животова-человека. Человека, который был не просто свидетелем, а непосредственным участником событий, которые происходили в первую очередь в стране, а затем и в музыке. Именно творчество, как мне кажется, является зеркалом Времени.
— Об Алексее Животове практически ничего не известно. Не сохранилось ни дневников, ни документов, ни фотографий. Его судьбу пришлось восстанавливать в прямом смысле слова по крупицам — воспоминаниям современников. Как вы думаете, возможно, это сама история расставила все точки на i?
— Мне кажется, важно говорить об этом времени и через судьбы этих людей рассказывать о нем. Иначе мы, возможно, по кругу пойдем, и с нами произойдет то, что происходило с этими людьми.
— Вам нравится ваш герой? Не как режиссеру, а как человеку?
— Я его очень полюбил, потому что я его писал. Да, он мне нравится. Если бы он мне не нравился, я бы не смог написать. Артист, несмотря ни на что, должен оправдать своего героя.
— Оправдать или стать им?
— Это всегда как на острие ножа. Как Алла Демидова говорит: пойдешь влево, упадешь в рационализм, и я тебе не поверю. Пойдешь вправо — это сумасшествие. Нужно пройти по этой кромке. Да, он мне нравится, он романтик. Он крайне талантливый человек, который сдался. Но я не хочу его обвинять в трусости. Хотя она, конечно, была. У нас есть такая фраза в спектакле: «Мы пишем в духе времени, иначе боимся». Но мы не имеем права обвинять этих людей.
Во время подготовки к спектаклю я прочитал роман Джулиана Барнса «Шум времени» о Шостаковиче. О том, как Шостакович переживал статью «Сумбур вместо музыки». Выходил каждый вечер на лестничную площадку с чемоданчиком, выкуривал пачку сигарет в ожидании того, что за ним обязательно приедет воронок. С чемоданчиком в руке на лестничной клетке. Удивительный образ…
— Музыкальный авангард ведь был очень созвучен новой эпохе, почему же, на ваш взгляд, он пришелся не ко двору?
— Да, эта музыка могла стать настоящим гимном того времени. Но, мне кажется, она давала почву для того, чтобы говорить о себе, о том, что есть «я» и «мое мнение». Давала свободу. И это было невозможно, поэтому она и стала неугодна для строителей нового быта.
— Кто исполнит роль Алексея Животова?
— Животова будет играть Дмитрий Миллер. Он глубокий человек, его волнует и сегодняшний день, и эти параллели, о которых мы говорим, ему близки.
Саша Яцко. Я искал актера на роль Сталина и на роль Щербачёва. Удивительный, кстати, персонаж! Педагог Животова, Мравинского, Дешевова, Шостаковича, который прекрасно встретил революцию, но как-то вовремя опомнился и потом отстаивал право классической, да и не только классической, но и авангардной музыки на существование, насколько это было возможно и позволительно. Поэтому для меня было очень важно найти артиста на эту роль, который бы понимал, что он говорит, понимал, что он играет, не потому, что ему режиссер объясняет, а потому, что у него это есть внутри, в его природе.
Светлана Мамрешева. Одна из ведущих артисток «Гоголь-центра». Я ее знаю по спектаклям Кирилла Серебренникова.
— В списке действующих лиц у вас указаны персонажи-обыватели.
— Да, с обывателей начинается спектакль, ими же он заканчивается. Начинают они его в конце 20-х годов, побывав на балете. Они одновременно обсуждают и увиденный балет, и то, что какого-то человека вчера арестовали, и то, что вчера в магазине выдавали селедку. А заканчивается 60-ми годами, такими же разговорами ни о чем в ленинградской пивной. Мол, был вот в Консерватории мальчик. Какой был Божий дар! Говорят, умер? Да нет, не умер, романсы пишет… Такая вот некая закольцованность сюжета.
— Так что же вечно — музыка или обыватель?
— И обыватели будут вечно, и большая музыка. К сожалению, на этом построен наш мир: рядом сосуществуют и ужас, и святость. Бог и дьявол. Это должно быть. Мне очень нравится, как Воланд в разговоре с Левием Матвеем говорит: «Что бы делало добро, если бы не существовало зла?» Мы бы даже не знали, что такое тень. Был бы только свет.
— Вы сейчас себя больше ощущаете актером или режиссером?
— Я не разделяю. Я себя причисляю к исследователям. И мне не важно, что будет написано в афише — актер или режиссер.
— Ну а что вам сейчас интереснее?
— Талантливые люди. В конце декабря мы сыграли премьеру «Мастера и Маргариты» в Театре Наций. Спектакль идет пять с половиной часов. Очень интересный спектакль. Вот там я был артистом, не анализировал, потому что артист должен быть пластилином. Но мне было трудно. Если в тебе есть режиссерские амбиции, ты, когда смотришь какой-то спектакль, все равно пропускаешь это через призму своей школы и своего видения.
— Может ли молодого зрителя привлечь история жизни человека, о котором они никогда не слышали, и совершенно незнакомая музыка? Ведь музыка — едва ли не главное действующее лицо всего спектакля…
— Нужно искать форму. Это самый главный вопрос — как найти контакт с современным зрителем. Театр не может быть на потребу. Иначе есть опасность, что мы превратимся в легкий жанр. Все-таки мы приходим в театр за небольшой дозой «смерти», которую получаем как прививку, чтобы жить дальше. Если нас трогает то, что мы видим. Чаще всего не трогает, к сожалению.
Какое-то время я думал, что умение слушать музыку — это талант, как и вера. Это дается человеку не просто так. Никаким образованием нельзя это заменить. Будь у тебя хоть три высших образования, ты все равно не будешь слышать музыку так, как ее слышит человек, которому это дано от природы.
— Так можно ли научиться слушать музыку?
— До определенной степени можно. Но вот этого последнего пункта, мне кажется, образованием не достичь. У тебя либо есть дар, либо нет. Может, это умение приходит с опытом, но пока не могу об этом судить.
— Как вам музыка Алексея Животова? Услышали ли вы в ней тот самый авангард, за который он поплатился?
Это, конечно, абсолютно советская музыка. Но авангард там есть. Он там таким хорошим вторым планом идет. Тем драматичнее эта музыка. В ней на какую-то долю появляется этот авангард и так же быстро исчезает. И становится, как все. Вот так тогда жили. Позволяли себе всего «два такта в сторону».
Именно так у нас и родился такой образ — образ человека, который погибает подо льдом, задыхается под водой. То ли от судороги, то ли от паники он идет ко дну, делая последний вдох. Секунды, в течение которых вся жизнь пролетает у него перед глазами. Такой образ того Времени.
Фотографии: Сергей Ведяшкин; Андрей Никеричев / АГН «Москва».