31.01.2024
Директор знаменитого арт-кластера, 31 января отмечающего 19-й день рождения, — об экспериментальных некоммерческих выставках, поддержке художников старше 35 лет и взаимодействии с местными жителями.
Центр творческих инициатив «Фабрика», объединяющий мастерские художников, творческие индустрии и производство, расположился на территории бывшей московской фабрики технических бумаг «Октябрь» и за прошедшие годы заслужил славу экспериментальной площадки, где можно увидеть искусство завтрашнего дня. Накануне праздника «Культура» побеседовала с бессменным директором ЦТИ «Фабрика» Асей Филипповой.
— Расскажите, с чего начиналась «Фабрика». Насколько я знаю, вы пришли туда, не планируя создавать творческий кластер.
— Я работала в инвестиционной компании, которая стала владельцем фабрики технических бумаг «Октябрь». Тогда, на сломе эпох, ситуация с кадрами была сложной — требовались управленцы. С учетом этого я получила степень MBA в управлении промышленным производством, и мне предложили позицию директора фабрики «Октябрь». В советские годы это предприятие было успешным: его активно развивали, поставляли импортное оборудование, строили новые корпуса — тогда здесь работало больше тысячи человек. Когда открылись границы, фабрике пришлось конкурировать на рынке с Китаем и Южной Кореей, и постепенно она начала сдавать позиции: оборудование оказалось уже не таким современным, а месторасположение — почти в центре Москвы — не слишком удобным для крупного производства.
— Здесь делали бумагу?
— Не совсем: бумагу закупали у производителей — в основном, в северных регионах — в Санкт-Петербурге, Мурманске, Архангельске. А здесь, на специальном оборудовании наносили различные покрытия — например, из красок или специального клея. В общем, делали только одну операцию, что экономически не очень оправданно. Советская власть могла позволить себе подобную роскошь, а в рамках рыночной экономики решение оказалось не слишком эффективным. Мы стали пересматривать линейку продукции, отказались от некоторых видов бумаги и соответственно от устаревшего оборудования. В итоге освободились площади, которые нужно было как-то использовать. Можно было превратить их в склады, как делалось повсеместно, тем более, наш район в те годы имел репутацию довольно мрачной промзоны. Однако архитектура фабричного комплекса, а также ширина примыкающих улиц говорили не в пользу этого решения. У меня были знакомства в области современного искусства и креативных индустрий, а также опыт посещения творческих кластеров в Европе. Поразмыслив над ситуацией, я решила сделать выставочный зал. С этого все началось.
В 2005 году мы открыли первую выставку — специальный проект в рамках первой Московской биеннале современного искусства. Я до сих пор бесконечно благодарна Иосифовичу Марковичу Бакштейну за то, что он помог нам стать частью художественного процесса, который в те годы был ярким и захватывающим.
— Получается, «Фабрика» старше того же «Винзавода», который открылся в 2007 году?
— Именно так. Кстати, из всех креативных кластеров, существовавших на 2005 год в Москве, мы единственные, кто остался на том же месте и в более-менее том же виде. Например, Artplay, хотя и открылся раньше, в 2008 году переехал на другую площадку, в район Курского вокзала.
— Расскажите о сложностях, с которыми пришлось столкнуться в начале пути.
— У меня был опыт в промышленном менеджменте, но при этом — никакого представления об арт-менеджменте. Мне казалось, что там все просто, и я не понимала, какие моменты критичны, а какие не слишком важны. Помню наше первое открытие — приехали посольские кадиллаки и лимузины, и посреди мероприятия начало капать с потолка. Вообще накануне каждого открытия я была на грани нервного срыва: помещения бывших цехов не успели переоборудовать, и условия были спартанские. В одно из помещений — которое мы позже стали использовать под выставочный зал «Оливье» — не было удобного входа, и нам в голову приходили фантастические идеи: например, переделать шахту лифта под входную группу или вообще купить трап от самолета, чтобы использовать его как лестницу на второй этаж. Правда, в итоге мы обошлись переносом стен. Но вариант с авиационным трапом действительно обсуждался.
— На «Фабрике» еще осталось промышленное производство?
— Уже нет: в силу логистических и экологических ограничений мы переместили его на другую площадку. Тем не менее, мы радуемся, когда наши резиденты продолжают деятельность, связанную с бумагой или печатью, как, например, лаборатория экспериментальной печати ПиранезиLAB. Все заслуги в воплощении проекта принадлежат его руководителю Алексею Веселовскому, но предложение исходило от «Фабрики». И мы гордимся, что отчасти тоже дали жизнь этому, уже знаменитому проекту.
— Сколько площадей занимают резиденты и сколько отведено под выставочное пространство?
— Выставочное пространство — от 1000 до 1500 квадратных метров, резиденты — в общей сложности около девяти-десяти тысяч квадратных метров.
— Я читала в ваших интервью, что «Фабрика» существует по принципу самоокупаемости: средства, полученные от аренды, вы тратите на проекты, связанные с искусством.
— Именно так. У нас не было больших инвестиций или богатых спонсоров, которые могли бы превратить «Фабрику» в роскошный выставочный комплекс. Когда начали появляться такие площадки, как «Винзавод», стала очевидна разница и в оборудовании, и в размере финансирования, и в уровне комфорта. Я долго расстраивалась по этому поводу, но потом поняла, что благодаря ресурсным ограничениям нам удалось найти свой путь. У нас особое месторасположение — мы не находимся на набережной, из окон не видно Кремля, и Гоголевского бульвара поблизости тоже нет. И все же постепенно бывшая промозна превращается в джентрифицированный район Москвы. В силу своего месторасположения — это не совсем центр и не совсем периферия — «Фабрика» оказалась удобна для представителей творческих индустрий. Она подходит не столько для презентаций, пышных показов и ярких зрелищ, сколько для работы мастерских и резиденций. И мы сконцентрировались на этом направлении. Сейчас я довольна, что мы выбрали этот путь. Наш центр создан, прежде всего, для представителей креативных индустрий — чтобы они могли сосредоточиться на работе: атмосфера здесь располагает к творческому труду и общению между резидентами, а не к развлечениям и тусовкам. Тем более, многие творческие люди предпочитают работать в спокойной обстановке: чтобы им не мешали, не заглядывали в окна или не фотографировались на фоне произведений. И в этом смысле «Фабрика» — удобное место.
— Все это влияет на искусство, которое вы показываете. В одном интервью вы говорили, что это скорее лаборатория, а не коммерческое предприятие.
— Да, мы не монетизируем проекты, связанные с искусством, и они не нацелены на продажи. В этом смысле мы отличаемся от «Винзавода», который создавался как собрание лучших галерей, занимающихся продажей искусства, и в первую очередь фокусировался на арт-рынке. А мы действительно про другое: все наши программы и проекты финансируются из денег, которые мы сами зарабатываем. Это, скорее, некая благотворительность внутри организации. И, безусловно, лаборатория, ведь мы показываем некоммерческие экспериментальные проекты. На «Фабрике» художник может работать, не думая о том, как потом продать результат. И я рада, что мы можем предложить такую возможность.
— Расскажите о проекте «Фабричные мастерские». Насколько я знаю, он ориентирован на художников старше 35 лет — подобное встречается нечасто, обычно все поддерживают молодых.
— Это было нашим осознанным решением. Спасибо Елене Куприной-Ляхович, которая консультировала меня при открытии выставочного зала — это именно с ней, кстати, мы думали про трап от самолета. Она помогла переформатировать программу «Фабричных мастерских»: обратила внимание на ситуацию, что почти все гранты и программы ориентированы на художников до 35 лет. Между тем, понятие молодости изменилось вместе с увеличением продолжительности жизни, и сейчас 35 лет — это молодой человек. Когда художнику 20-25 лет, он учится или только окончил учебное заведение и еще находится под влиянием прослушанных лекций, общения с мастерами и преподавателями. Это накладывает сильный отпечаток на его творчество, которое превращается в отражение пройденного материала. К 30 годам человек начинает осознавать, что именно он хочет сказать, а в 35 лет у него получаются зрелые высказывания, которые принадлежат именно ему. Ведь выражение своего мироощущения, а не цитирование лекций и учебников, — главная цель любого художника.
— А как проходит отбор в «Фабричные мастерские»?
— Программа мастерских состоит из двух частей. Одна — внеконкурсная, рассчитанная на художников, которые уже показали яркие персональные проекты на «Фабрике». Мы бесплатно предоставляем им мастерские — на неограниченное время. Из примеров — Хаим Сокол, Агентство сингулярных исследований (Анна Титова и Стас Шурипа), Валерий Чтак. А в рамках конкурсной части мы объявляем открытый прием заявок. Художники должны предоставить описание проекта, который они хотят произвести и показать на «Фабрике» либо просто показать, если им не требуется помещение мастерской. Экспертный совет, состоящий из искусствоведов, отбирает определенное количество заявок — в зависимости от того, сколько у нас свободного пространства, выделенного под мастерские. Затем жюри определяет победителей, и те получают мастерскую и возможность выставиться на «Фабрике». Победитель номинации ПиранезиLAB может напечатать тираж своих работ под руководством Алексея Веселовского. Еще есть номинация «Эксперимент на «Фабрике», в рамках которой можно сделать проект, не вписывающееся в какой-то определенный жанр — например, серию перформансов или исследование. Сейчас мы закончили прием заявок и находимся в стадии отбора — итоги подведем 31 января, в день рождения «Фабрики».
— Как за последние два десятилетия изменилось восприятие современного искусства?
— На выставки стало приходить больше людей, и тому есть разные причины. С одной стороны, была проделана огромная работа по популяризации современного искусства, открыты музеи — «Гараж», Московский музей современного искусства, ГЦСИ. С другой, благодаря усилиям по развитию арт-рынка, предпринятым такими институциями, например, как «Винзавод» и Cosmoscow, современное искусство стало более доступным. На ярмарках и выставках сейчас показывают более понятные вещи по сравнению с тем, что делала московская концептуальная школа. Впрочем, это вовсе не плохо: более доступное, развлекательное искусство тоже необходимо. Хотелось бы, конечно, чтобы на смену московскому концептуализму пришло нечто уникальное, прорывное, но понятные вещи тоже должны быть.
— Появилось и много молодых художников. Правда, как показывает практика, со временем большая часть из них сойдет с дистанции — просто не сможет зарабатывать на жизнь искусством.
— Мне кажется, это нормальная ситуация. Художников действительно стало больше: появились школы современного искусства, которые прекрасно учат студентов. С другой стороны, хороших художников всегда мало. И большой процент отсеявшихся — абсолютно нормальное явление. Художником становится человек, который ничем другим заниматься не может, и таких не очень много. Те, кто способны зарабатывать на жизнь чем-то иным, в итоге выбирают другой путь. Вообще молодые художники сейчас оказались в интересной ситуации. Она, безусловно, сложная, тяжелая — из-за изоляции и ограниченной возможности участвовать в международном художественном процессе. С этой точки зрения молодые выпускники, наверное, чувствуют себя растерянными и одинокими. С другой стороны, в арт-сообществе происходит активное замещение художников, уехавших из России в силу различных причин или переставших выставляться — как правило, это успешные авторы, можно сказать, первого эшелона. В итоге те, кто раньше не мог сделать выставку в музее, сейчас получили такой шанс, ведь институции загружены меньше. В общем, ситуация противоречивая, но для многих художников она таит большие возможности.
— Как обстоят дела с международным сотрудничеством? Возможны выставки со странами Востока, Китаем, Ираном?
— Мы сейчас работаем над этим, но пока все движется медленно — несмотря на декларируемую заинтересованность. Во-первых, дружественные страны уделяют современному искусству не так много внимания, как Европа. Во-вторых, политические и культурные традиции этих стран — как, впрочем, и России — таковы, что главное место отводится статусным проектам, на уровне культурного обмена государственных институций: например, Дней культуры той или иной страны в России. Такие частные инициативы, как «Фабрика», в этой ситуации не представляют значительного интереса. Таким гигантам, как, например, Китай, где очень много художников, интересней крупные государственные площадки — Пушкинский музей, Третьяковская галерея — а не экспериментальные частные институции. Поэтому проектов с этими странами у нас пока нет, но мы все равно работаем в этом направлении — возможно, процесс просто займет больше времени. Когда мы выстраивали работу проекта «Художник в резиденции» — рассчитанного на зарубежных авторов и сейчас приостановленного — на то, чтобы установить постоянные долгосрочные контакты с иностранными партнерами, ушло примерно пять лет.
— Назовите главные достижения за 19 лет существования «Фабрики» и основные нерешенные задачи.
— Самое важное достижение — мы не пытались конкурировать с музеями, галереями и выставочными залами и смогли правильно себя позиционировать. Если говорить о проектах, можно вспомнить выставки Хаима Сокола, Валерия Кошлякова, творческого объединения «Купидон», а из международных проектов — выставку шведских художников «Теле-трамплин: от детского телевидения к современному искусству и литературе». Мы заработали себе репутацию места свободного творчества, где царят открытость, демократизм и где проходят выставки, которые часто не могут быть показаны в других местах. Что касается нерешенных задач… Хотелось бы установить постоянный контакт с местными жителями — чтобы на выставки съезжались не только представители арт-сообщества со всей Москвы. Для этого необходимо показывать несколько иное искусство, и я это понимаю; нужно выстроить правильную пропорцию понятных и экспериментальных выставок. Один из важных шагов в эту сторону — наш музей «Войти и разрешить», который возник из дипломной выставки выпускников программы Кураторство художественных проектов (РГГУ) под руководством Натальи Владимировны Смолянской. Выставка была посвящена району вокруг «Фабрики», и пока шла подготовка, студентки ходили по окрестностям, общались с людьми. В итоге было собрано много интересных историй, и урбанист Вячеслав Мурунов посоветовал нам сделать музей. У нас не было отдельного выставочного помещения, зато был красивый коридор XIX века. И я подумала — раз бывает дом-музей, почему не может быть коридора-музея? Так появился музей «Войти и разрешить». Я прохожу по этому коридору несколько раз в день и вижу разных посетителей — не только резидентов «Фабрики». Эту историю мы планируем развивать дальше. Но вообще работа с сообществами в России — пока в зачаточном состоянии. Не хватает опыта, к тому же наше общество — атомизированное, раздробленное: люди не хотят объединяться, не видят в этом смысла. И наша задача — объяснить, найти этот смысл. Многие думают: я устал, хочу провести вечер в тишине, на диване, зачем идти на «Фабрику», с кем-то общаться. И нам нужно предложить продукт, который даст ответ на этот вопрос.
— Расскажите о планах.
— Надеюсь, в июне сможем реализовать вместе с Французским институтом проект «Ночь идей» — фестиваль, объединяющий искусство, науку и развлечение. Что касается выставок, то ядром нашей программы будут «Фабричные мастерские»: мы пока отбираем заявки и сами не знаем, сколько сокровищ обнаружим. Еще надеюсь, что на фоне замедления проекта «Художник в резиденции» часть наших ресурсов будет направлена на проект «Библиотека личных собраний», открытый около года назад. Эта библиотека составлена из книг, предоставленных важными резидентами «Фабрики» и членами команды. Надеюсь, мы ее расширим, добавим книги из собраний некоторых заметных представителей культуры и искусства России, а программа мероприятий приобретет качественно новый масштаб.
Фотографии предоставлены пресс-службой ЦТИ Фабрика.
Источник