28.06.2023
Продуктивность Максима Гуреева — автора 15 книг и 70 фильмов — удивляет. Его герои — легенды отечественной культуры: Андрей Битов и Саша Соколов, Окуджава и Бродский, Довлатов и Раневская, Арсений и Андрей Тарковские…
А еще Гуреев — человек увлеченный и увлекающийся: сесть за руль и промчаться из Москвы в Крым, взобраться на гору ради удачного кадра на пленочный фотоаппарат для него сущие пустяки. В свои 57 он шутя пробежит кросс — километров 20, в дождь и снег. При этом фильмы и книги Гуреева — то, что создано всерьез и требует серьезного разговора.
— В 2007 году вы приезжали в Коктебель снимать фильм про гениального Сашу Соколова, верно?
— Да. В октябре 2007-го я снял Сашу в картине «А пейзаж безупречен…». Она стала первой про него — горжусь этим фактом. Помню, он сразу спросил меня, есть ли сценарий. Я ответил, что нет. И он облегченно выдохнул: «Слава богу!».
В 2010-м большой компанией мы жили весь август в Коктебеле на улице Победы. И я снова снимал Соколова. Для него, как и для Битова, главным было слово, интонация. Из этого и рождался сюжет фильма. Сперва придумывать сценарную конструкцию, а потом накручивать на нее кадры и текст — мне это не близко, предварительную раскадровку никогда не делаю. Верно говорил Саша Соколов: «Творчество — как танец!». «Школа для дураков» — абсолютно немыслимый текст. Потрясающая книга. Восхищаюсь литературными произведениями, фильмами, когда не понимаю, как это сделано.
Мы с Соколовым встретились возле дома поэта Владимира Алейникова, у которого он жил. Саша вышел с большой кружкой, постоянно отхлебывая из нее. Я подумал: судя по цвету — чай. Но я ошибся (улыбается). И он вдруг спросил, как я отношусь к спорту. Я ответил, что люблю кроссы, лыжи. И мы вместо разговоров о литературе стали обсуждать лыжные крепления, ботинки — и сильно увлеклись.
Соколов не участвовал в монтаже картины. И никаких пожеланий не высказывал. Потом я просто переслал ему кино в Канаду. Он был доволен тем, что получилось. Увы, в 2015 году жизнь нас развела. Что он пишет сейчас, мы не знаем.
— С Коктебелем неразрывно связаны такие имена, как Волошин, Цветаева, Алейников, Шагинян… Чье творчество вам наиболее интересно?
— Максимилиан Александрович — патриарх. Гений места. И Цветаева — классик. Как их сравнивать? Интересно обнаруживать следы пребывания в Коктебеле в творчестве тех, кто там побывал. А таких людей — немало. А вот, скажем, Пригов в Коктебеле не был. Но в его стихах есть нечто такое, что я без сомнения отношу Дмитрия Александровича к коренным коктебельцам. Начни он читать на набережной своего «Милицанера», все тут же скажут: «Да это же наш парень!» И в рассказах Битова есть какая-то коктебельская интонация. Сергей Манукян — еще один коктебелец по духу. Леонид Бахнов, Бахыт Кенжеев — тоже.
— В 2022 году вы представили на Волошинском фестивале свой фильм о Битове. С Андреем Георгиевичем вы познакомились четверть века назад. Каким было первое впечатление о большом писателе?
— Он вел семинар в Литинституте — вместе с Леонидом Евгеньевичем Бежиным. Я был вольнослушателем тогда. Помню, что Битов мало что говорил студентам. Приходил, закуривал и спрашивал сам себя: «Ну, что?.. А Гуреев здесь? Ну, прочтите…» А я писал новое к каждому семинару. Он выслушивал, изрекал: «Ну, понятно…» Он никого ничему не учил. В самом деле, а как научить человека писать прозу? Среди нас было несколько ребят, которые до сих пор в профессии — Андрей Бычков, Катя Садур, Соня Купряшина.
— Вы соавтор довольно большой книги «Воспоминания о Битове». Чей мемуар вас зацепил сильнее других?
— Меня несколько смутило, что все написали, как при встрече с Георгичем они вместе пили. Ребят, ну что за ерунда? В этом сборнике меня заинтересовал текст известного архитектора Александра Александровича Великанова.
Общение с большим писателем — всегда судьбоносно. Ребенком я что-то такое пописывал и вдруг отправил свои тексты Вениамину Александровичу Каверину, в Переделкино. До сих пор помню его адрес: Мичурина, 12. И патриарх мне ответил! «Уважаемый Максим, вам нужно продолжать писать…» Очень длинное письмо прислал мне. Я был под большим впечатлением.
— Какую часть работы биографа занимает сбор информации и ее анализ?
— Все идет параллельно. Главное — поймать творческое состояние. Сейчас я пишу книгу про Битова для серии «ЖЗЛ». Встречаюсь с людьми, много читаю — и пишу. Очень стимулируют сроки сдачи книги (улыбается). А все разговоры о вдохновении — полная ерунда.
Впервые для издательства «Молодая гвардия» я написал книгу «Повседневная жизнь Соловков». Главный редактор Андрей Петров, царство ему небесное, прочел и сказал: «Совсем не наш формат». И предложил добавить в начале каждой главы историческую справку. В итоге книга вышла.
О гениях нельзя писать так: родился, женился, развелся, снова женился, умер. Непонятно, почему человека считали гениальным. Поэтому я пишу о великих людях в своем ключе. И это многим нравится. Их подкупает необычный стиль.
— Вы автор книг о Довлатове, Раневской, Андрее и Арсении Тарковских, Бродском, Окуджаве, Эйнштейне, Пригове… О каждом из них написано немало. Что нового вам удалось сообщить об этих знаменитостях?
— О каждом из них могу рассказывать очень долго. Забавно, что я написал книгу про Окуджаву, не будучи поклонником авторской песни. Но я решил разобраться, кем знаменитый бард был на самом деле. Потому что даже фанаты Булата Шалвовича ничего о нем не знают. Так вот, Окуджава — абсолютная мифология. Которую создавала в том числе и вдова барда. Многое придумал сам Булат — и жил в этом. Но я рассказал об Окуджаве с большим уважением, как мне кажется. С моей подачи в АСТ издали последний сборник его стихов и песен.
В чем секрет многолетней популярности Окуджавы? У людей поколения 60-х был запрос на этакого гуру — загадочного, свободолюбивого, красивого мужчину кавказской внешности. И Булат сыграл эту роль. Сыграл очень качественно. Поэт-фронтовик Сергей Наровчатов — его я, к слову, тоже частенько встречал в летнем Коктебеле — пристроил Окуджаву в «Литературную газету». С этого и началось активное встраивание Булата в советский литературный истеблишмент. В 70-е он стал писать прозу — ужасно слабую. Но его поддерживал Сергей Баруздин…
Да, Бродский тоже простроил стратегию своей жизни. Вот только уровень его дарования таков, что мог бы и не сильно стараться — к Нобелевской премии он так или иначе все равно бы пришел. Белла Ахмадулина — еще один потрясающий поэт. А вот песенки под гитару — это нечто совсем другое.
— Какого памятника не хватает Москве?
— Неожиданный вопрос. В принципе, их теперь так много стало… Твардовскому вот хороший памятник поставили.
— Памятник — своего рода привет молодежи, не знающей годы жизни Лермонтова. А что и о ком, по-вашему, должен знать современный подросток?
— Да бог его знает! Естественно, требовать от молодых тех знаний, того кругозора, который был в наши годы, — полная глупость. Если родители не привили ребенку навык к чтению — тут уже ничего не попишешь. Можно только пожалеть юношу, думающего, что «Отцы и дети» написал один из двух: либо Толстой, либо Гончаров.
Был у меня опыт преподавания в лицее, в конце 90-х. Я вел уроки древнерусской литературы. Был строгим преподавателем. Я бы даже сказал — «злым следователем». Заставлял учить наизусть отрывки из «Слова о полку Игореве». Чтобы можно было хоть о чем-то разговаривать. Лицеисты рыдали. Приходили родители, говорили, как мне не стыдно издеваться над детьми. Но! После окончания курса те же родители благодарили меня — за то, что услышали от сына или дочери про духовные искания игумена Даниила…
У меня когда-то учился Сергей Тишков, ныне крупный издатель. Мы встретились однажды на книжной ярмарке. И вспомнили одну историю. Сергей был раздолбаем, плохо учился. И пришло время сдавать зачет. Ему достался билет «Моление Даниила-заточника». Он начал говорить что-то невнятное. Я не выдержал, прервал ответ и говорю: «Вы почти не ходили на мои лекции, где вы были?» И тот после паузы выдал: «Я пребывал в скорбях пустынных…» Я тут же поставил ему пятерку, весь класс упал в обморок (смеется). И вот на ярмарке я его спрашиваю: «Ну, что, Сережа, ты все еще в скорбях пустынных?» Тот закивал головой…
Нечитающие дети — это миф. Россия была и остается литературоцентричной страной. Другое дело, что, к примеру, роман как жанр сегодня сильно меняется. Книги Яхиной или Сенчина — что угодно, но только не романы. Текстов силы и многослойности Фадеева у нас, наверное, уже не будет. Но писатели не переведутся. Тот же Битов часто говорил: «Написанный текст — единственное, что у нас нельзя отнять».
Сейчас нам пытаются доказать: чем книга толще, тем она круче. Но вспомним ту же «Школу для дураков» Саши Соколова — очень худенькая книжка. А сколько в ней всего!
— В чем большая несправедливость: когда заслуживаешь, но не получаешь — или когда не заслуживаешь — и получаешь?
— Мир кино — сплошная несправедливость. Когда я начал снимать, в 90-е, я очень сильно негодовал по этому поводу. Снято очень хорошее кино — а ему на фестивале ни фига не дали. А за какую-то хрень наградили. Что за идиоты в жюри? Годы спустя мне вся эта «раздача слонов» стала глубоко неинтересна. Награды — дело субъективное: один оценил, другой нет. Лев Толстой как говорил? «Делай, что должно — и будь, что будет». Или не Толстой?
А премиальный процесс в литературной России — это бизнес чистой воды. На премии «Большая книга» тасуется одна и та же колода авторов одними и теми же людьми — это просто цирк.
— Что думаете про наше современное игровое кино?
— Ничего хорошего. Советская киношкола угроблена напрочь, остались одни руины. Полуграмотные девочки-режиссеры, не слыхавшие про Тарковского, Сокурова, Климова, Параджанова, снимают тусовочное кино. Сегодня наш кинематограф вторичен, нам не с чем подаваться на «Оскар». Балагов? Дутая величина. Прекрасный режиссер документального кино — Сергей Дворцевой. Увы, он снимает крайне редко — нет финансирования. Мне также очень нравится то, что делают Андрюша Осипов, Сергей Головецкий, Аня Драницына, это не игровики.
— Ваш коллега, режиссер Владимир Оренов поделился секретом хорошего интервью: на монтаже первую видеокассету сразу выбросить, не просматривая, а использовать только вторую и третью. Вы работаете таким же образом?
— Отчасти он прав. Когда я слышу в самом начале беседы шутки-прибаутки, то понимаю: идет защитная реакция на включенную камеру. Любому нужно освоиться в ходе записи. Но есть и те, кто не боится съемки. Поэтому я бы не всегда автоматически выбрасывал первую кассету.
Если человек отвлекается на посторонние темы, останавливаю его фразой: «Извините, мы сейчас переставим камеру и свет». Пока идет перестановка, он забывает, о чем говорил, и я задаю следующий вопрос.
— Кто из великих вами не охвачен — в плане документального кино?
— К сожалению, мы не успели снять фильм про Анатолия Генриховича Наймана. Это был очень интересный человек, и рассказ о нем мог получиться увлекательным. Мне также очень интересен поэт Иван Федорович Жданов, кинорежиссер Александр Николаевич Сокуров. Будем считать, свой очередной запрос в мир я отправил (улыбается).
— Интересно ли вам как прозаику зайти на такие новые для себя территории, как перевод с французского, трэвелог, любовный роман, сказка, либретто мюзикла?
— Пожалуй, я бы написал сказку — но, боюсь, лютая выйдет. Про зиму (улыбается)! Моя книга о Бродском, изданная в АСТ, написана в духе античной трагедии. К примеру, встреча Бродского с Солженицыным начинается словами: «О, великий, скажи мне, презренному…» Получилось весело, почти сказка. Получается, на поле драматургии я уже заходил. Да, про сказку можно подумать — на досуге…
— На что бы вы тратили восьмой день недели, будь у вас такая возможность?
— На работу. «Дело надо делать, господа». Тем более, если это дело — любимое.
Максим Александрович Гуреев — прозаик, эссеист, сценарист, журналист, режиссер документальных и художественных фильмов, фотохудожник. Родился 6 мая 1966 года в Москве. Окончил филологический факультет МГУ (1988), прошел семинар прозы Андрея Битова в Литинституте (1992). С 1996 года — в документальном кино. Автор и режиссер таких фильмов, как «Последнее путешествие Гоголя», «Трагедия Льва Толстого», «Андрей Битов: неизбежность ненаписанного», «Врубель», «Мир Лотмана», «Аввакум». Призер отечественных и международных кинофестивалей. Член Союза российских писателей, Союза кинематографистов РФ, Русского ПЕН-центра. Живет в Москве.
Фотографии: Екатерина Чеснокова / РИАН; на анонсе фотография из личного архива Максима Гуреева.