17.03.2023
Двадцать седьмого марта концертный зал «Зарядье» приглашает на концерт Якова Кацнельсона (фортепиано) и Елены Ревич (скрипка). Прозвучат сочинения Грига и Бартока. Пианист, лауреат международных конкурсов Яков Кацнельсон ответил на вопросы «Культуры».
В Международный день театра в «Зарядье» пожалуют норвежские лесные духи, злобные тролли, горные короли из сочинений Эдварда Грига и откроется мир Белы Бартока с национальными венгерскими танцами, песнями и балладами. Уникальное сочетание двух культур представит дуэт знаменитых московских музыкантов. Наш собеседник — пианист и педагог, доцент Московской консерватории имени П.И. Чайковского Яков Кацнельсон — представил новую программу и объяснил свое отрицательное отношение к музыкальным конкурсам.
— Музыку как профессию выбирают в годы нежного детства — вас заинтересовали родители?
— Музыка началась для меня гораздо раньше, чем общение с кем-либо, даже с родителями. Сначала помню музыку, а потом уже маму с папой. Музыка всегда звучала в нашем доме, сразу было ясно, что мое будущее — какая-то артистическая специальность. Никаких других вариантов быть не могло.
— Родители связаны с музыкой?
— Мама — пианистка, все остальные просто очень любят музыку.
— В мемуарах артисты обычно пишут, что в раннем детстве попали на концерт или спектакль, пережили потрясение…
— Со мной такого не случилось. Более того, могу сказать, что я представляю, каким должен быть гениальный концерт, но в своей жизни такого не слышал.
— Вашего талантливого педагога Элисо Вирсаладзе называют человеком сильным и властным. Как складывались ваши отношения?
— Сильный — естественно, в нашей профессии быть слабым нельзя. Как человека властного Элисо Константиновну я не знаю — даже не понимаю, почему такое говорят. Мне всегда нравилась в ней искренность и то, что она высказывает своим студентам все, что думает. Отношения у нас сложились сразу, при первой встрече, когда я пришел к ней домой для знакомства. Они остаются очень близкими, даже родственными. Отношения не со временем такими стали, это получилось само собой, и я не помню никаких трудностей в общении — их не было никогда.
— Ваши концерты отличаются самобытными интригующими программами. Как рождается музыкальный замысел? Какими принципами руководствуетесь?
— Интуицией, чувствами и интересами к каким-то определенным произведениям, которые хочу исполнить. Не могу сказать, что я специально думаю о том, как бы изобрести что-то оригинальное. Это происходит само собой.
— В текущем сезоне вы представляете серию «4 концерта Якова Кацнельсона». В чем их особенность?
— В том, что их организовывает молодая импресарио Ольга Гебгарт, человек очень способный. Думаю, о ней еще музыкальный мир узнает как о талантливом импресарио. Программы мы продумываем вместе. Первый концерт «Музыка при свечах» с Александром Рудиным и его оркестром Musica Viva состоялся осенью, в Гарднеровском зале, исполнили Шопена и Дебюсси. Потом был мой сольный концерт с произведениями Чайковского и Прокофьева в Малом зале консерватории. В концертном зале «Зарядье» 27 марта мы сыграем с Еленой Ревич. Дата завершающего серию концерта еще не известна, и программу пока раскрывать не буду.
— Почему вы называете Ольгу Гебгарт импресарио, сама она считает себя продюсером. Какими качествами он должен обладать?
— Импресарио — более романтическое название, а хороший продюсер — тот, кто любит музыку и знает ее, ценит музыкантов, стремится организовать концерт как можно лучше и умеет рисковать. Риски есть всегда. В смелых программах и новых концепциях существует опасность оказаться непонятым. Чтобы выбрать профессию импресарио, надо обладать большой смелостью.
— Концерт в «Зарядье» 27 марта зеркально объединяет разные музыкальные миры — Грига и Бартока…
— С одной стороны, их индивидуальности — разные, жили они не в одно время, с другой — в них прослеживаются сходные черты — интерес к национальным истокам, преданиям, поэзии, фольклору. Они в своих образах обращались к доисторической древности, даже не к древности, я бы сказал — к истокам, которые вне времени. Они — певцы своих стран, национальное вообще вызывает у меня особый интерес.
— Эдвард Григ — чистый романтик, а Белу Бартока считали новатором, экспрессионистом. Кто из них вам ближе?
— Оба, и в этой программе они живут в каком-то одном пространстве, и, думаю, это может по-новому раскрыть их образы. Барток для меня тоже романтик, уже XX века. Его Скрипичная соната, которую мы будем играть, — романтическое произведение, написанное усложненным языком прошлого столетия.
— Какова идея, что вы хотите сказать слушателям?
— Преподнести музыку так, чтобы людям она понравилась. Это самое главное.
— Расскажите о вашей партнерше по дуэту.
— Елена Ревич — скрипачка из традиционной потомственной скрипичной семьи, и, по-моему, она родилась со скрипкой в руках. Такой скрипичный зверь, и инструмент является ее продолжением. Считаю, что программа ей очень подходит, в ней она может раскрыть и показать свои лучшие черты как музыкант.
— Вы впервые вместе играете? Подготовка к концерту — длительный процесс?
— В дуэте с Леной уже мы играли и даже с оркестром исполняли Тройной концерт Бетховена. Что касается репетиций, то задуманная программа требует тщательной совместной работы. Думаю, понадобится репетиций шесть, если не больше — мы редко играли эти произведения Грига и Бартока. Вообще подготовка по-разному складывается. Как правило, взрослым профессиональным музыкантам перед концертом достаточно двух-трех совместных репетиций — при том условии, что сами они уже готовы.
— Важно человеческое понимание в дуэте или достаточно быть крепкими профессионалами?
— По-разному бывает. Не должно быть неприязни. Случается, что человеческая связь замечательная, а в музыке ничего вместе не клеится. Бывает и наоборот: вроде ничего общего нет, а в музыке — полное понимание.
— Когда исполняете произведения, композиторы для вас живые, они с вами разговаривают?
— Конечно, они все для меня живые и даже более живые и близкие, чем те, кто рядом и обитает по соседству. Они со всеми нами говорят, но не словами.
— Есть ли один композитор, которого вы во всем понимаете?
— Такого, кого бы я понимал во всех нюансах, нет ни одного. Думаю, это и невозможно. Но каждый композитор, которого я играю, становится мне очень близким, родным. Если такое родство не складывается, то лучше его не играть.
— Вы — лауреат многих конкурсов, в вашей биографии прослеживается такой состязательный период. Насколько он был необходим?
— К конкурсам у меня отношение негативное. Жалею, что ездил на такое количество конкурсов. Они в чем-то оказались полезны, но вреда принесли гораздо больше. Съедали время, портили нервы, да и настраивали не на то — учил произведения, которые должны хорошо слушаться на конкурсе, но меня не особо развивали, играл их слишком долго. Терпеть не могу конкуренции — ни в музыке, ни в любом другом виде искусства. Для конкурса важно иметь азарт, которого у меня абсолютно нет, как и желания кого-то побеждать или с кем-то вступать в сравнение.
— Награды разве не радовали или встречи с мастерами, которые работали в жюри? Да и зачем участвовали при таком отрицании?
— Ездил на конкурсы потому, что меня готовила к ним Элисо Константиновна Вирсаладзе — и я послушно отправлялся. Правда, интересным и заманчивым было посетить страны и города, где проходили музыкальные состязания. Слышал я истории о встречах с выдающимися музыкантами и ценных советах, полученных от них, но у меня такого почти не случалось.
— Участие в фестивалях — это иное?
— Конечно. В фестивалях никто не соревнуется. Фестиваль — выступление, как и любой другой концерт. Это для всех нас очень важно.
— Пианисты иногда осваивают какое-то иное музыкальное дело — начинают дирижировать, писать музыку, а вы преподаете. Педагогика увлекает?
— Преподаю в Гнесинской школе с 1998 года и в Консерватории с 2000-го. Педагогика — это огромное пространство, область деятельности, которая многое открывает, помогает развиваться мне самому. Не считаю, что пианисты кем-то становятся, это индивидуально. Какой-то пианист, может, и стремится стать дирижером — у меня такой мечты нет. Что касается педагогики, то я ее люблю очень. Но она занимает свое место, не мешая артистической деятельности.
— Артистическая практика и педагогика — сообщающиеся сосуды?
— Тут нет никаких сосудов — это одно дело, просто разные формы его проявления. Вместе со студентами скорее открывается новый взгляд на музыку. Иногда происходят какие-то озарения по поводу того или иного произведения прямо во время урока. Не говоря уже о том, что во время уроков очень много произведений выучивается.
— Одни музыканты любят повторять программы, находить новый ракурс, а есть те, которые о сыгранных программах забывают — им всегда нужно новое.
— Я нуждаюсь и в том, и в другом. Старые программы повторяю и обязательно готовлю новые. Еще очень много произведений, которые надо сыграть, — времени для этого мало, к сожалению.
— Отношения с оркестром и маэстро складываются по вертикали власти: дирижер сказал — солист обязан исполнить?
— Смотря какой дирижер. Когда великий, то конечно. Правда, именно великие открыты эксперименту, они никогда не настаивают на своей идее, их как раз отличает гибкость. Если выдающемуся музыканту предложить что-нибудь интересное, он всегда откликнется.
— Случались ли курьезы?
— Когда я захотел в фортепианном концерте что-то сыграть по указанию Геннадия Николаевича Рождественского, по его жесту, точнее — по его руке, как говорят музыканты, а пианист часто должен играть по руке дирижера, он меня остановил: «Ни в коем случае — вы лишите меня возможности проявить мое дирижерское мастерство».
— Есть такое понятие, как совместимость пианиста с оркестром?
— Это тоже зависит от дирижера. Какой дирижер — такая и будет совместимость. Другое дело, что надо идти навстречу друг другу — иначе никакой совместимости не получится.
— Есть ли у вас отношения с современными композиторами или ваша область — классика?
— Музыку я не делю на современную и несовременную, сегодняшнюю и старинную. Если нравится произведение, то композитор, его сочинивший, для меня уже современен. Бетховен такой современный, что никакой живущий ныне композитор с ним не сравнится. Современных композиторов я действительно не очень хорошо знаю, но если какое-то произведение меня захватывает, то я исполняю его с удовольствием и совершенно неважно, современник он или нет.
— То есть вы как пианист встречались с современной музыкой?
— Конечно. Мы с Максимом Рысановым — прекрасным альтистом — играли произведение Сергея Ахунова «Лесной царь» — яркая и оригинальная музыка. Совсем мало, буквально чуть-чуть, сталкивался с Леонидом Десятниковым — очень интересная и свежая музыка.
— Вы рассуждаете о музыке, например, с учениками?
— Говорить о музыке — это примерно так же, как рассуждать о любом виде искусства — в целом и вообще. Мне кажется, что профессионал должен размышлять предметно. Со студентами говорим, но когда у нас возникает какая-то определенная локальная тема для разговора.
— Мир музыки — особый. Вы могли бы дружить с человеком, профессионально не связанным с музыкой?
— Почти все мои друзья — не музыканты, предпочитаю дружить с ними. Мне это гораздо интереснее, так как открываются совершенно другие области жизни.
— А дружба между пианистами — крепкая, закадычная — возможна?
— Конечно. Все от людей зависит. Главное — люди.
Фотографии: Ирина Шимчак. На анонсе фотография Максима Новикова. Предоставлены Яковом Кацнельсоном
Источник