13.03.2023
Издательство «Альпина нон-фикшн» выпустило книгу под намеренно несколько корявым названием «На музыке». Цель данной работы авторства Дэниела Левитина— попытаться понять механизмы взаимодействия человеческого мозга и окружающих нас звуков.
В последнее время на мировом (прежде всего западном) библиорынке обозначилась тенденция, своего рода тренд: препарировать музыку не на привычном эмоционально-чувственном уровне, а на более серьезном, научном. Как рождается творчество? Почему одни песни трогают нас, а другие оставляют равнодушными? Что такое вообще музыка? Почему одни последовательности звуков можно сказать подчиняют себе, а другие — визг автомобильных тормозов или, например, жужжание мухи над ухом — вызывают лишь раздражение?
Примерно такие вопросы ставят перед собой авторы многочисленных исследований, коих, повторимся, на эту любопытную тему вышло за последние годы предостаточно (о некоторых из них «Культура» писала). Нетрудно однако предположить, что, несмотря на «живость» и изначальную увлекательность сформулированных задач, подобного рода чтиво не предполагает увлекательной прогулки по страницам. Авторы таких трудов, как правило, являются известными учеными, а поэтому волей-неволей по ходу повествования скатываются к излишне заумным обобщениям. Читать же «высоколобые» тексты о такой тонкой материи, каковой является музыка, не всегда легко, согласитесь.
Поэтому написать книгу о биологической, технической и, если угодно, математической составляющих музыкального творчества, рассчитанную на широкого потребителя, непросто. Даже если потенциальному читателю изначально и интересен предмет исследования, нет никакой гарантии, что он по ходу ознакомления с текстом в один прекрасный момент не начнет зевать и не отложит книжку, что называется, до лучших времен.
Так вот, недавно переведенная на русский язык работа Дэниела Левитина — это не тот случай. Автор приложил все усилия к тому, чтобы книгу было интересно читать. Да, он тоже ученый, нейробиолог, но дело в том, что в науку пришел из музыки: играл в довольно известной на любительском уровне рок-группе, затем стал весьма уважаемым звукорежиссером и продюсером. Но пытливый ум Левитина все время пытался понять, как работает музыка изнутри: не объяснить смысл пляшущих на нотном стане кружочков и черточек, именуемых нотами, а выяснить, почему и откуда они вообще берутся? А берутся они из мозга, и все базовые ответы на столь животрепещущие, по мнению исследователя, вопросы находятся в области нейробиологии. Которую любознательный американец в один прекрасный момент и начал с упоением изучать.
«Эта книга — пишет Левитин, — посвящена объяснению музыки с точки зрения когнитивной нейронауки — области на пересечении психологии и неврологии… Это история о том, как мозг и музыка эволюционировали вместе, о том, что музыка может рассказать нам о мозге, а мозг — о музыке, и о том, что с их помощью мы узнаём о самих себе».
Удалось ли автору в полной мере раскрыть тему? По крайней мере заявка сделана убедительная. Дэниел, проводя нас витиеватыми тропами сквозь потаенные дебри мозга (все секреты которого в любом случае, по признанию самого автора, познать все равно не удастся), делает ряд заявлений. При помощи произведенных расчетов, выведенных формул, проведенных опытов и сопроводительных иллюстраций, он развенчивает миф о различии в восприятии информации полушариями мозга (одно отвечает за логику, другое — за творчество), это не совсем так; объясняет, какую роль в диалоге между музыкой и разумом играет мозжечок; раскрывает значение вроде бы привычных терминов — таких, как мелодия, гармония, ритм, тембр — более углубленно и детально…
Проделывает все это автор искусно и с юмором. Так, говоря о значении громкости в нашем восприятии звуков, писатель приводит следующую схему: «Комар, который летает в тихой комнате в трех метрах от вашего уха — 0 децибел; обычный тихий офис с закрытой дверью и выключенными компьютерами — 35 дБ; комфортный уровень прослушивания музыки в наушниках — 75 дБ; отбойный молоток в метре от нас — 110 дБ; порог боли и необратимых повреждений уха, или рок-концерт группы The Who — 130 дБ; центр торнадо, извержение вулкана — от 250 до 275 дБ». И в целом, любое научное (или с претензией на таковое) заявление Левитин старается сопровождать занимательными и «популярными» примерами.
И делает это осознанно, отмечая в предисловии: «Жаль, что профессиональные жаргонизмы, которыми то и дело бросаются исполнители, теоретики музыки и ученые-когнитивисты, отпугивают стольких людей. Ведь специализированная лексика есть в любой области (попытайтесь, например, понять каждое слово в общем анализе крови). Но в области музыки специалисты и ученые могли бы сделать свою работу более доступной. Именно этого я и пытался добиться в своей книге. Неестественный разрыв, возникший между исполнением и прослушиванием музыки, к тому же разделяет тех, кто с удовольствием слушает музыку (и кому нравится о ней говорить), и тех, кто исследует, как она устроена…»
Словом, «На музыке» — это познавательное, любопытное и остроумное чтиво. Другое дело, что книга эта для подавляющего большинства читателей будет проходить по условной категории «для общего развития». Ибо давайте признаемся откровенно: так ли уж много на свете людей, которые, слушая хорошую музыку, спрашивают себя — за что именно они ее любят? Почему, и какие мыслительные процессы включаются в нашем мозгу в момент звучания Третьего фортепианного концерта Рахманинова или композиции Ace Of Spades группы Motorhead?
Все это большинству из нас не представляется столь уж важным, и уж точно не является определяющим, когда мы решаем, какую последовательность звуков, мелодий и аккордов мы, что называется, возьмем «в завтра», а какую оставим за бортом. Помните эпизод знакомства Шерлока Холмса и доктора Ватсона из первой серии прекрасного телесериала Игоря Масленникова, когда сыщик сообщает, что нашел «реактив, который осаждается гемоглобином и ничем другим»? На что Ватсон скептически реагирует: «Как эксперимент, это интересно. Но каково практическое применение?»
Но, во-первых, практическое применение далеко не всегда должно играть партию первой скрипки в эксперименте, если он познавателен и уникален сам по себе. А во-вторых, далеко идущие выводы сделать все же можно.
Бывший американский рокер, а ныне ученый и писатель приводит на одной из страниц книги любопытный сравнительный пассаж. «Сложность структуры мозга трудно оценить, потому что цифры для ее выражения выходят за пределы нашего понимания. Среднестатистический мозг состоит из 100 млрд нейронов. Если предположить, что каждый нейрон — это доллар и вы на углу улицы раздаете прохожим купюры настолько быстро, насколько возможно, скажем, по доллару в секунду, то, занимаясь этим 24 часа в сутки 365 дней в году без единого перерыва с первого дня нашей эры, вы бы к настоящему моменту избавились всего от 2/3 своих денег. Даже если бы вы раздавали по сотне долларов в секунду, у вас ушло бы 32 года…»
О чем это говорит? Возможности человеческого мозга поистине неисчерпаемы. А значит, музыка — несмотря на то что состоит всего лишь из семи нот и двенадцати полутонов — бесконечна и безгранична.