16.09.2022
Разгадать тайну трех карт в главном театре страны вновь попытались, привлекая сторонних — как международных, так и российских — звезд.
Выбор для инаугурации сезона в главном театре страны постановки литовского режиссера Римаса Туминаса «Пиковая дама» (2018), не слишком тактично расставшегося с Россией после начала спецоперации, выглядит не лучшей идеей не только по политическим причинам. Придя в 2016 году в оперный театр впервые, Туминас, откровенно признаваясь в своем страхе перед ним, неожиданно сделал в Большом очень внятную и логичную «Катерину Измайлову». Но через два года, уже имея определенный опыт (помимо Большого, он успел за это время поработать и в Театре Станиславского и Немировича-Данченко), он предложил на удивление неигровой, лишенный внутренней динамики спектакль, в котором многое отдано на откуп актерским талантам певцов. Беспомощность перед жанром или подчеркнутый пиетет к нему? Ответ на этот вопрос каждый даст самостоятельно, в зависимости от своей эстетической позиции. По нынешним временам режиссерского волюнтаризма, конечно, такую работу — без явной дури, но и без откровения — можно воспринять как благо. Особенно, если вспомнить предыдущую версию этой оперы на этой сцене — перенос из Парижа одиозной постановки Льва Додина (2015).
Спектакль нарочито бежит всякой индивидуальности, и в нем нет ничего, что выдавало бы ваше пребывание в русском театре, тем более в главном. Самое емкое ему определение — добротный евростандарт: подобных одинаково безликих, состоящих сплошь из общих мест, якобы претендующих на стильность продукций «от Атлантики до Урала» нынче пруд пруди. Более всего этот евростандарт проявляется визуально (сценограф Адомас Яцовскис): пустая темная сцена, одна на весь вечер невнятная унылая декорация (часть светлой колоннады в черных строительных лесах призвана, как декларируют постановщики, дать некий обобщенный вид Петербурга), однообразные черно-серые костюмы (от Марии Даниловой) что на солистах, что на хоре-мимансе. Режиссерская инициатива весьма скованна: более всего проявляется эта невнятность с налетом претенциозности в работе с большими людскими массами (хор либо беспомощно статичен, либо вычурно комедиен) и в предложении фактически варианта концертного исполнения для солистов, выходящих на авансцену и докладывающих свои партии.
Растерянность режиссера чувствуется и в связи с тем, что спектакль «прописан» на первой сцене страны с ее циклопическими размерами. Габариты зала требуют действия и зрелища соответствующего масштаба. Туминас же работает, будто он на Малой сцене Вахтанговского театра: сидя в первом ряду партера, можно рассмотреть массу деталей, любопытных акцентов, смысловых перекличек, символов и метафор. Испепеляющие взгляды и сдержанные ухмылки, красные бантики на влюбленных Прилепе и Миловзоре и желтые — на искушающем их богатствами Златогоре и так далее… Все это работает при рассмотрении «под микроскопом». Но на Исторической сцене ГАБТа неизбежна дистанция (даже упомянутый первый ряд отделен от артистов гигантской оркестровой ямой), которая «съедает» львиную долю режиссерских находок. А с расстояния зрителю предстает скучноватое зрелище, в котором усиленно нагнетаемая, концентрированная мрачность играет злую шутку с интеллектуально-символистским шоу.
Оживить его способно лишь первоклассное музицирование и яркое актерство — оба компонента более чем уместны еще и по причине знаковости события: Большой начинает непростой сезон в своей истории, в котором волей-неволей придется отходить от той модели, какую здесь пытались реализовать в последние десятилетия. Пока об этом ничто не напоминает: на открытие сезона вынесен спектакль четырехлетней давности, предложенный блоком в пять представлений (отголоски системы блоковости или стаджоне, которую здесь пытались усиленно культивировать), да и принцип формирования певческих составов остается прежним. Его отличительная черта — опора на привлеченные ресурсы, желательно на международных звезд вокала. С последним в нынешних условиях довольно-таки непросто, поэтому акцент переносится на «варягов» из других театров России (правда, все — с интернациональной карьерой). Так, второй инаугурационный спектакль поет пара из театра с другого конца Большой Дмитровки — Нажмиддина Мавлянова и Елену Гусеву регулярно можно слышать в МАМТе в «Пиковой даме» Александра Тителя, а на Елецкого приглашен Борис Пинхасович из Михайловского театра Петербурга. Все трое, бесспорно, очень хороши.
Но одну международную звезду Большому все же заполучить удалось — супруг Анны Нетребко тенор Юсиф Эйвазов поет три спектакля из пяти. В то время как первая сопрано мира предпочла западные площадки российским (обещанное явление на знаменитом гергиевском фестивале «Звезды белых ночей» прошедшим летом так и не состоялось). И получается, что, пока супруга поет в «Богеме» в Вене, Эйвазов открывает сезон на первой сцене «империи зла». К слову, партию Лизы в «Пиковой» Нетребко мечтает спеть уже достаточно давно, казалось бы, вот и подходящий случай — но нет: иные соображения перевешивают, по крайней мере пока.
Казалось бы, ставка на «варягов» едва ли так уж необходима: в театре неплохо и с собственными ресурсами. Сентябрьские «Пиковые» это наглядно демонстрируют. Есть свой достойный Герман — Олег Долгов, Графини — мастеровитые Елена Манистина и Светлана Шилова, есть яркий Томский — Эльчин Азизов. За последние годы труппу пополнила голосистая молодежь из региональных театров: в наличии прекрасно поющие Анна Шаповалова из Ростова-на-Дону (Лиза), Александр Краснов из Екатеринбурга (Томский) и Андрей Потатурин из Саратова (Елецкий). Хорошее впечатление производит и ансамбль компримарио (Денис Макаров, Илья Селиванов, Ирина Березина, Роман Хнкоян и другие). О том, что место главного дирижера после пацифистского демарша Тугана Сохиева все еще вакантно, зримо напоминает присутствие «варяга» и за пультом: сезон ГАБТа открывает не музыкальный руководитель, а приглашенный с Урала Константин Чудовский, начинавший когда-то в столичном «Геликоне». Молодой, но уже опытный маэстро обладает эффектной мануальной техникой, но с формой русской гранд-опера пока справляется с переменным успехом: середина спектакля несколько провисает, а имевшие место в начале динамизм и необходимый здесь нерв возвращаются лишь ближе к финалу.
Фотографии: Дамир Юсупов / Большой театр