09.06.2022
Этой весной у писателя, переводчика Михаила Визеля вышла юношеская фантастическая повесть о Лефортовском дворце, который был местом важных событий в петровские времена. Накануне 350-летия Петра Первого, отмечаемого 9 июня, «Культура» поговорила с автором о его новой книге.
— Михаил Яковлевич, у вас вышла новая книга, книга для подростков «Воксрекордер инженера Термена». Произведение модное и, как сказали мои дети, прочитав ее, интересное: тут есть и элементы комиксов, и кваркоды, и включения переписок из чатов. Такой должна быть теперь книга для подростков?
— Трудно сейчас доказать, но я не гнался за модностью и даже за подростковостью. Я понимаю, что взрослый дядя, считающий на полном серьезе, что вот сейчас он напихает QR-коды и подросткам «зайдет», будет выглядеть комично. Мою фантазию подстегнуло то обстоятельство, что Петр II умер в том же самом дворце, чуть ли не в той же спальне, что за тридцать один год до него умер Франц Лефорт. Причем оба умерли совершенно неожиданно, и эти нелепые смерти круто изменили историю России. Мало того: Петруша умер в тот самый день, на который была назначена его свадьба. А было ему на тот момент 14 лет и 3 месяца. И никого это не смущало, потому что всем было прекрасно известно, что он, так сказать, давно не мальчик. Поэтому мне было так важно, чтобы моим героям — Вовке и Рите — было тоже по 14 лет, чтобы они могли соотносить себя — с ним. Если бы Петр II умер в 20 лет, как его двоюродный дед Федор (старший брат Петра I, процарствовавший 5 лет), это была бы другая книга. А что до чатов — мы сейчас в них проводим две трети рабочих встреч. Это не признак «молодежности», а примета времени.
— Название книги перекликается с названием романа «Гиперболоид инженера Гарина» Алексея Толстого. Как вы думаете, современных подростков надо заинтересовывать наукой?
— Вопрос риторический. Разумеется, надо. Вопрос — как. Простое «надо, Федя» больше не работает. У подростков перед глазами примеры гиперуспешных людей, от блогеров до ритейлеров, реализовавшихся без всяких «гранитов науки». Нам, взрослым, надо объяснять, чем интересна наука, почему важны систематические фундаментальные знания, которых не нахватаешься в Википедии. И заодно для себя понять, что это вообще сейчас такое — фундаментальные знания. Потому что их база действительно обновляется стремительно. Я в школе учился перемножать четырехзначные числа по таблицам Брадиса. Сейчас это никому не нужно.
— Важно ли, чтобы дети знали историю страны?
— Вопрос еще более риторический. Разумеется, важно! Критически важно. Сейчас, в конце мая 2022 года, мы попали в ловушку истории именно из-за невыученных уроков истории. В том числе и истории начала XVIII века, те же самые разодранные кондиции.
— В книге вы рассказываете о шарашках, в которых перед войной работали некоторые арестованные конструкторы. Можно ли сравнить это решение советских властей с решением Петра I приписать крестьян к заводам на Урале и все-таки оценить это как движение вперед в сложной геополитической ситуации?
— В книге герои действительно сравнивают заводы Демидовых, к которым приписывали крепостных, с КБ, в которых работали заключенные. Но они подростки 2021 года, которые только что узнали о том и о другом. Я сам не так сильно от них отличаюсь, потому что я все-таки не профессиональный историк. Но недавно оказался за круглым столом с двумя профессиональными историками, специалистами именно по этому периоду, и их оценка была однозначна: приписывание крепостных к заводам было решением вредным, укрепляющим давно сковывающее развитие страны крепостничество, вместо того, чтобы демонтировать его, что как бы подразумевает развитие заводского производства. Но у Петра в условиях Северной войны и острейшей нехватки сукна для мундиров, пушек, ружей и т.д. не было иного выхода. Ему приходилось выбрать между двумя плохими решениями. Если бы он выбрал иное, война могла тянуться не 20, а 30 лет — и Петр просто не дожил бы до ее окончания.
Тюремные КБ — уникальный советский феномен, который не с чем сравнить. Мой герой, современный подросток, не понимает: как государство могло доверить разработку новой военной техники людям, которых оно считало шпионами и вредителями? А если все-таки не считало, зачем держало за решеткой? Мотивацию самих конструкторов понять проще: если бы они отказались работать, то вернулись бы обратно на лесоповал. И они к тому же понимали, что проектировать самолеты у них получается лучше, чем валить деревья. Но та ли это мотивация, которая позволяет создавать передовую технику?
Тут, как говорится, нужно перо Достоевского, чтобы в этом разобраться, а не моя скромная клавиатура.
— В «Воксрекордере инженера Термена» много места отведено времени Петра I. Как вы думаете, существует ли в нашей культуре миф об этом императоре?
— Много места отведено времени Петра I, потому что книжка посвящена Лефортовскому дворцу. Период его активного участия в истории — это как раз 1699—1730 годы. Потом, несмотря на попытки и Елизаветы, и Екатерины, и Павла, статус императорской резиденции к нему больше никогда уже не вернулся. В нашей культуре существует не просто миф об этом императоре, наша культура вся зиждется на этом императоре. Я убежден, что костяк того общества, в котором мы до сих пор живем, был заложен именно при нем. Включая, да, «низкопоклонство перед Западом» (назовем это так) и драматическое разделение «образованного сословия» в европейском платье и простого народа в зипунах.
— В книге вы проводите параллель между советскими научными проектами и стартапами Сколково, но из советских проектов выросла передовая наука: самолеты и космические аппараты, а из Сколково — только спикеры и доклады. Почему так вышло?
— Не совсем так; я говорю о том, что сто лет назад, во времена ЦАГИ и первой радиовышки на Гороховом поле, Немецкая слобода была «красным Сколковом», колыбелью новой науки и техники. В их числе, например, — первые цельнометаллические самолеты. Потому что взять их было неоткуда, в Китае за полцены не закупишь. Это, собственно, лежащий на поверхности ответ на вопрос «почему так вышло». Есть и более глубокие, но пусть их дают более сведущие в экономике люди.
— Вы номинируете литературные произведения на премию «Национальный бестселлер». Что произошло с премией, почему в апреле она досрочно закрылась и не стала называть-награждать лауреатов? Какого писателя вы хотели бы видеть победителем?
— Спонсор премии при оглашении своего решения о досрочном завершении сезона указал те причины, которые он счел нужным указать. Выдавать мои догадки за его тайные резоны было бы некорректно. В качестве номинатора в этом сезоне я выдвинул роман «Саша, привет!» Дмитрия Данилова, который не вошел в шорт-лист. Увы, у меня, видимо, тяжелая рука: похожая история была в 2013 году, когда я номинировал на «Нацбест» «Лавра» Водолазкина, а победил Фигль-Мигль с романом «Волки и медведи», о котором с того времени никто ничего не слышал. В следующем году я номинировал «Завод «Свобода» Ксении Букши… но сделал это слишком поздно — эту книгу до меня номинировал другой человек. И «Завод «Свобода» победил. Чему я, разумеется, очень рад.
— Есть ли сейчас в России литпремии, которые можно считать литературным компасом?
— Одной премии нет; но есть «симфония» премий, которые в совокупности действительно дают возможность набросать некоторую литературную лоцию. Это «Большая книга», упомянутый уже «Нацбест», «Ясная Поляна». Появился очень мощный ориентир — «Лицей». Он считается «молодежным», но к 35 годам уже вполне можно создать что-то вполне зрелое. И еще есть «подкова под компасом» — диплом Роспечати «Книга года». Он безденежный, но дает представления о приоритетах государственных мужей, по долгу службы и личных склонностей интересующихся литературой.
— Последний вопрос. Петр двигал Русское царство на Запад, стоит ли нам в современной ситуации продолжать это движение?
— Петр не двигал Русское царство на Запад. Он стремился ликвидировать техническое и технологическое отставание от передовых стран (и передовых армий), что в то время действительно могло значить только одно: догнать Запад. При этом Петр, увы, похоже, искренне не понимал, что технологический прогресс может идти только рука об руку с социальным.
В современной ситуации равным образом можно присматриваться и к Западу, и к Востоку. В первую очередь к Китаю. Меня лично такая перспектива скорее пугает. Что ж, зато мы можем прочувствовать ощущения жителей Русского царства в конце XVII века: перспектива вестернизации пугала их еще больше.
Фотография: Сергей Киселев / АГН Москва