04.06.2022
Составитель дореволюционного, посвященного творчеству художника, исследования Константин Кузьминский писал, что Агин был побочным сыном офицера Кавалергардского полка Алексея Елагина, «который по обычаю бар того времени, дал ему часть своей фамилии и отчество». Документальных свидетельств о матери не сохранилось. Трудно сказать, как сложилась бы судьба мальчика, если б отец не взял его под свое крыло. «Елагин не бросил, подобно тысячам других помещиков, на произвол своего сына, но позаботился об его образовании».
К периоду обучения у «Карла Великого» относится карандашный рисунок, запечатлевший маститого наставника и его воспитанников. Изображен среди них и Александр Агин, и это — единственный известный нам портрет.
В область буйного разноцветья в свое время начали уходить барбизонцы (они первыми стали работать не в студии, а на пленэре), затем — импрессионисты, фовисты, экспрессионисты, однако в первой половине XIX века именно рисунок представлял собой основу основ, костяк живописи, и тут Агин достиг впечатляющих успехов. В 1839-м он завершил обучение, получив звание учителя рисования в гимназиях. Кузьминский предполагает, что в преподаватели он тогда не пошел, а занялся иллюстрацией.
В академии также поддержали самобытного графика, заявив, что его рисунки «сделали бы честь всякому художнику». Лестные отзывы появились и в прессе, а император Николай I пожаловал Александру Агину бриллиантовый перстень. И хотя, как утверждал Кузьминский, рисункам не хватало точности в исторических и географических деталях, все равно это был настоящий успех.
Созданию рисунков предшествовала любопытная история. Автор начал над ними работать вскоре после первой публикации гоголевской поэмы. Идея показать их граду и миру принадлежала известному граверу Евстафию Бернардскому, который обратился к Гоголю с просьбой передать права на второе издание «Мертвых душ». Живший тогда в Риме писатель неожиданно отказался: «Есть много причин, вследствие которых не могу, покамест, входить в условия ни с кем. Между прочим, во-первых, потому, что второе издание первой части будет только тогда, когда оно выправится и явится в таком виде, в каком ей следует явиться; во-вторых, потому, что по странной участи, постигавшей издание моих сочинений, выходила всегда какая-нибудь путаница, или бестолковщина, если я не сам и не при моих глазах печатал. А в-третьих, я враг всяких политипажей и модных выдумок. Товар должен продаваться лицом, и нечего его подслащивать этим кондитерством. Можно было бы допустить излишество этих родов только в таком случае, когда оно слишком художественно. Но художников-гениев для такого дела не найдешь; да притом нужно, чтобы для того и самое сочинение было классическим, приобревшим полную известность, вылощенным, конченным и не наполненным кучею таких грехов, как мое».
Агину удалось избежать «кондитерства», которого так опасался Гоголь. График в период расцвета своего творчества находился под влиянием реалистов, а навеянные Брюлловым образы отошли на второй план. Критик Валериан Майков в журнале «Отечественные записки» отмечал: «Наши живописцы не только не придают лицам выражение, не свойственное русским… но и в самых ничтожных мелочах портят дело желанием придать яркость и блеск натуре мрачной, забывая, что осмыслить и согреть свой рисунок могли бы они именно строгою передачею этих невыгодных свойств избранной ими природы, разумея, что в ней много тайной прелести для каждого зрителя, потому что она, эта природа, серая, матовая, отразилась в физиономии обитателей. То же можно сказать о костюмах… Что за чудные цвета, что за мягкие, отливистые ткани на синих армяках и пунцовых сарафанах, какие характерные, заломленные на бок шапки, какие прочные, сверкающие орудия, какая полная блестящая упряжь на лошадях!.. Удивительно богато, крайне пестро и потому самому вовсе не так, как в действительности. Все эти недостатки должен предусмотреть тот, кто взялся иллюстрировать «Мертвые души», где на каждом шагу надо иметь дело с фигурами не причесанными, с ландшафтом угрюмым с декорациями оборванными, поношенными, потертыми».
После первых публикаций иллюстрации оказались забыты на полвека, и лишь переиздание в 1892 году принесло им настоящую славу. Их неоднократно печатали вплоть до начала Первой мировой, а суммарный тираж составил не менее 100 тысяч экземпляров.
Его «звездный час», увы, длился недолго, творческая активность продолжалась в целом пять или шесть лет. По окончании работы над «Мертвыми душами» Александр Агин начал сотрудничать с периодическими изданиями. Рисунки делались в спешке и, как утверждал Кузьминский, были лишены тонкости. Многие вещи график не подписывал, и установить их авторство теперь весьма трудно. В 1848 году журнал, где он печатался, прекратил свое существование, художественная деятельность мастера вскоре оказалась прервана. По неизвестным причинам он решил оставить данное поприще. Одним из поводов мог стать малый заработок. Вероятно, существовали мотивы и нематериального характера.
Изучавший его жизнь и творчество Константин Кузьминский справедливо заметил: «Забыт Агин как человек, имя его затерялось в списках похороненных на одном из Киевских кладбищ, но Агина-иллюстратора, Агина — толкователя Гоголя русское общество не может, не должно забыть».