01.06.2022
Помните «Войну» Алексея Балабанова? В прокат выходит ее неофициальное продолжение. Сценаристом и режиссером стал Алексей Чадов. Он же исполнил главную роль.
После того, как Иван Ермаков вернулся со Второй чеченской войны, прошло уже двадцать лет. За это время в его жизни многое изменилось: он успел жениться и стать отцом, однако превратиться в обычного обывателя у него так и не получилось. Поэтому, узнав, что один из его бывших командиров попал в сирийский плен, Иван понимает, что должен ему помочь — и снова отправляется под пули.
О том, как создавался этот проект, «Культура» поговорила с Алексеем Чадовым. Его актерская карьера началась как раз с роли Ивана Ермакова в фильме «Война» Алексея Балабанова. И вот теперь он сам сел в режиссерское кресло, решив снять свою версию сиквела.
— Алексей, «Своя война. Шторм в пустыне» — ваш дебют как сценариста и режиссера. Решение оказаться по другою сторону камеры появилась неожиданно?
— Честно скажу: мне давно хотелось найти материал, который зацепил бы меня как продюсера. Но именно как продюсера — не режиссера. Жгучего желания срочно заняться режиссурой у меня не было. Все случилось как-то само собой. Меня пригласили в Екатеринбург, на дни творчества Балабанова. И там, во время встречи со зрителями, я вдруг задал себе вопрос: «А как мог бы жить Иван Ермаков сейчас?» И знаете что? Мне стало так интересно, что я сходу начал что-то придумывать, потом решил попробовать набросать сценарий — и так увлекся, что остановиться уже не смог. Два месяца я был настолько погружен в процесс, что не узнавал сам себя. В любом месте, куда бы меня ни заносило, я открывал ноутбук и работал. Заезжал на мойку — писал. Ел в ресторане — писал. Летел в самолете — тоже. Я был постоянно занят! Благодаря этому, кстати, у меня даже депрессии не было, через которую все так или иначе прошли в первый год пандемии.
При этом мой сценарий изначально был режиссерским: я детально представлял себе каждую сцену, буквально видел ее в монтаже со всеми визуальными эффектами, и только потом ее записывал. Затем я переслал сценарий Сергею Сельянову и в какой-то момент просто проговорился: «Ну, жалко же отдавать свою работу в чужие руки, ведь я же столько времени на нее потратил…» И Сергей Михайлович не сказал мне: «Леша, ерундой не страдай! Иди готовься к роли, качайся в зале, а снимать будут другие!» Вместо этого он отправил меня снимать тизер! А потом и вовсе утвердил меня как режиссера.
— Интересно, а этот новый для вас опыт как-то изменил ваше представление о том, как создается кино? Актер все-таки видит происходящее на площадке с другого ракурса…
— Как ни странно, я впервые по-настоящему понял, что такое пробы… Раньше я мог прийти на кастинг, пробежав глазами сценарий и нечетко выучив текст — и начинал что-то предлагать режиссеру, рассказывать ему о своем видении, каких-то придумках. Да, эти придумки могут быть неплохими, но поймите! Никто лучше режиссера не знает, что происходит с героями. Он один в курсе того, как должен выглядеть персонаж, какие у него арки и прочее. Когда я писал сценарий и когда мы потом с редакторами его дорабатывали, мы погружались в историю Ивана на несколько слоев глубже, чем может в нее проникнуть актер, прочитавший текст за пару часов до кастинга.
Поэтому, если ты идешь на пробы, ты должен в первую очередь довериться режиссеру и попытаться понять, чего именно он от тебя хочет. Должен слушать его на уровне энергетики.
— Но вы ведь не просто сели в режиссерское кресло, но и сыграли в фильме главную роль. А ведь снимать и сниматься одновременно — невероятно сложно…
— Знаете, у меня было всего три смены из пятидесяти, в которых я не снимался как актер. И в эти дни я был самым счастливым человеком на свете! Я просыпался утром и орал: «Да-да, я сегодня не снимаюсь!» А потом дико спокойный, в чистых носочках и чистой маечке ехал на съемочную площадку, садился за монитор и наслаждался процессом. И мне не нужно было нестись на грим, параллельно давая какие-то команды по перестановке, не надо было бегать-стрелять, падать мордой в грязь, орать между дублями: «Солнце уходит, ускоряемся!» и параллельно думать о том, как бы получше объяснить актерам следующую сцену. Так что снимать и сниматься одновременно — это, конечно, авантюра, похожая на утопию. Это безумный вызов.
С другой стороны, ведь Сергей Сельянов в меня поверил. И то, что он утвердил меня как режиссера, стало для меня чем-то вроде золотого пендаля (улыбается), который помог мне с этим вызовом справиться.
— Давайте немного о вашем герое поговорим. В нем что-то изменилось за эти двадцать лет?
— Думаю, нет. Ведь он атаман, прирожденный воин. Такие, как он, несчастливы на гражданке. И мы, обычные смертные, до конца их понять никогда не сможем. Вот я, когда фильм снимал, был на таком бешеном адреналине, что даже вино пить не мог. (А я люблю выпить за ужином пару бокалов). Я точно знал, что пара глотков – и на следующий день я буду на несколько процентов менее эффективен. Вино глушит, убивает адреналин, без которого мне на съемочной площадке просто не выжить. В итоге я все время был в состоянии невероятного драйва и супер-мужской гармонии (именно мужской!), с которой раньше никогда и не сталкивался. Так вот: мне кажется, что мой герой прошел через какие-то похожие ощущения — и теперь жить нормальной, размеренной жизнью он просто не может.
Поэтому у него никак не получается реализовать себя на гражданке. Более того: он странный, он сложный. И он человек, которому «не пофиг». Он носитель той самой пресловутой духовности, которая так непопулярна в современном эгоистичном мире. Он не хочет жить по принципу «твои проблемы — это твои проблемы». Проблемы других людей — это проблемы его.
И еще. Мы все на кого-то или на что-то надеемся. Кто-то надеется на полицию, кто-то на государство, кто-то на Господа Бога. А кто-то просто сидит и ждет дождь, который оросит его поля — и думает, что после дождя все беды сами собой исчезнут. А Иван не сидит и не ждет. Он действует. Встает — и идет спасать человека из плена, ни на кого не надеясь. И сам становится надеждой для многих.
— Алексей, не могу не спросить по поводу Балабанова. Я не так давно разговаривала с ректором Школы Кино Екатериной Самариной, и она мне сказала, что абитуриенты до сих пор одним из своих любимых режиссеров называют именно его. Как вы думаете, почему?
— Потому что Леша — величайший русский режиссер. Величайший — и русский. Он был патриотом во всем, даже в мелочах. К примеру, даже на погоду никогда не жаловался: говорил, что в Питере всегда погода отличная.
И он не жил в каком-то творческом коконе, не прочерчивал границы между собой и миром, не делал вид, что он какая-то там богема… Наоборот: он ходил по улицам, общался с людьми — и знал, что их тревожит. Говоря образно, он не отсиживался в тылу, а шел в бой вместе со всеми. И он никогда не снимал конъюнктуры. Он снимал то, что видел: про людей и для людей. Поэтому он стал по-настоящему народным режиссером.
— Алексей, верну вас к фильму. Я знаю, что даже в сегодняшней, мягко скажем, непростой ситуации, есть надежды на международный прокат…
— И не просто надежды. Фильм купили уже более двенадцати стран. К примеру, буквально полтора месяца назад мы продали фильм в Китай на солидную онлайн-платформу, хотя зайти на китайский рынок иностранцам практически невозможно. И Япония, которая вообще русским кино не интересуется, нас охотно купила. Да и серьезные западные страны интерес проявляют. И мне — не буду скромничать — это греет душу.
— После ухода большого Голливуда наш прокат находится на грани нервного срыва. Есть предположения, что будет дальше?
— Я могу сказать, что будет, если прокат не поддерживать. Он станет в несколько раз скромнее, и мы постепенно откатимся в конец девяностых. Что касается Голливуда, то со временем он, надеюсь, вернется. Вы ведь заметили, что его аудитория здесь не становится меньше? Вот и они это прекрасно знают, и не собираются наш рынок терять. Вопрос в том, когда именно они вернутся и в каком объеме. И смогут ли наши кинотеатры до того времени продержаться. Но, если государство поддержит, то смогут.
— А кого лучше поддерживать, кинотеатры или прокатчиков?
— Вообще всех. Хотя прокатчиков, наверное, в меньшей степени, ведь их не так уж и много. И если отечественные фильмы по-прежнему будут сниматься, то прокатчики в любом случае выживут. А вот кинотеатрам господдержка просто необходима: она поможет им пережить этот драматический для нашего проката период.
Фильм «Своя война. Шторм в пустыне» в прокате с 2 июня