08.03.2022
Еще в детстве он по совету деда заработал самостоятельно немного денег и купил балалайку, под которую распевал односельчанам жалостные песни. В исполнении артистичного, обаятельного мальчишки они производили мощнейший эффект. «Уже тогда я понял, что способен управлять эмоциями других людей», — анализировал Евгений Матвеев свой ранний успех, когда подрос, выучился и прославился. «Он и властный, и нежный. И — очень эмоциональный!» — характеризовала своего партнера по фильму «Родная кровь» (как поговаривали, еще и возлюбленного) латышская звезда Вия Артмане. Евгений Семенович выражался еще более определенно: «Мое кино — прямолинейное. Я ищу кратчайший путь от сердца к сердцу».
И, конечно же, находил: 1960–1970-е у советских женщин он был популярен, как никто. Разве только Вячеслав Тихонов конкурировал с ним за негласно присуждаемый титул «самый надежный из мужчин».
Его отличали размашистые и в то же время ювелирно точные жесты, броская, но непременно с нюансами и обертонами подача материала, полный огня взгляд, хотя выразительного подтекста и в самих глазах, и в голосе, и в пластике было предостаточно. «Наверное, я по натуре такой: все время живу потрясениями. Темперамент прет», — признавался звездный актер на склоне лет. Тогда же вспоминал: как только довели до массового сознания хрущевский доклад насчет культа личности, он своими руками «в крошку разбил об пол барельеф Сталина, выбросил в окно медаль с его профилем». Впоследствии Евгений Матвеев убедительно сыграл роль Леонида Брежнева в «Солдатах свободы» (1976), выполнил очевидный госзаказ, сняв для всесоюзной премьеры «Особо важное задание» (1981).
«Колебался вместе с линией партии», предстал перед зрителем как одаренный конъюнктурщик? Так о нем думали те, кто, по словам Евгения Семеновича, требовал едва ли не расстрелять засидевшийся в президиуме скандально известного Пятого съезда секретариат Союза кинематографистов СССР. Крикливые, не в меру агрессивные, чрезвычайно напористые «прогрессисты», ставившие в укор Бондарчуку, Ростоцкому, Озерову, Матвееву лояльность по отношению к советской власти, с шумом и треском провалились. Отечественная публика солидаризировалась с мастером, который на склоне лет порадовал зрителей из народа тремя сериями живого, полнокровного фильма «Любить по-русски». Евгений Матвеев тогда не без сарказма вопрошал: где же обещанные революционерами Пятого съезда шедевры? А ведь и в самом деле: ни от кого из получивших «свободу» вкупе с должностями горлопанов великих картин страна не дождалась.
Вероятно, дело в том, что Евгений Семенович в отличие от них прекрасно понимал сознание «глубинного народа» — тех, кто на «критическое осмысление» ошибок властей предержащих (читай: попусту) время и силы не тратит, фронду не культивирует, никому по большому счету не завидует и на самый верх общественно-политической лестницы не стремится.
«В детстве я ни от кого не слышал, чтобы ругали власть», — рассказывал артист в одном из интервью. И это при том, что его детские годы пришлись на времена коллективизации, жестоких гражданских конфликтов, коренного социального перелома. Сориентированное на созидание и спокойствие сознание органически не приемлет раскола, разлада, типового диссидентского недовольства. В одной из телепередач 1971-го Евгений Матвеев рассказывал о своем детстве в селе Чалбасы (на Херсонщине) как по писаному (сегодня недоброжелатели сказали бы: «по методичке»): «Я помню до сих пор и очень ярко могу себе сейчас представить виденное: пожары, полыхающие у нас в селе, сотворенные кулаками; выстрелы из обрезов. Помню, как я забивался в угол на печи и сжимал кулачонки от страха и ненависти к врагам».
Не следует ждать от подобных монологов-ретроспекций бесспорной исторической объективности, однако и в неискренности уличить Матвеева невозможно. На собственном жизненном пути он когда-то избрал картину мира, предложенную не столько правящей партией, сколько личным мировоззрением, ну и добавил сюда, как водится, эмоционально-рефлексивных штришков («сжимал кулачонки от ненависти к врагам»). «В войну люди даже молчали в высоком ритме», — так, несколько косноязычно, но по сути верно высказался Матвеев о страшных и героических временах Великой Отечественной.
Так было, есть и, наверное, всегда будет: народ обыкновенно в «высоком ритме» молчит, бережно храня сокровенные тайны и вековечные особенности национального характера. Это нравственное коллективное кредо Евгений Матвеев замечательно показал в легендарной дилогии по романам Петра Проскурина «Любовь земная» и «Судьба», выступив и как режиссер, и как исполнитель центральной роли Захара Дерюгина.
Да и в картине «Особо важное задание», где повествуется о беспримерной эвакуации авиационного завода на восток страны, героической миссии тружеников тыла (включая, руководящих работников), народное единство и общая на всех правда изображены более чем убедительно.
«И мне до тебя, где бы ты ни была, дотронуться сердцем нетрудно», — эти слова Роберта Рождественского из ставшей опознавательным знаком картины «Судьба» песни Евгения Птичкина отменно выражают творческую и человеческую сущность Евгения Семеновича.
Снимавшаяся у него популярная актриса, чье мышление, по-видимому, было слегка деформировано специфической средой, однажды не без досады заметила: он же из личного опыта знал, что такое довоенная русская деревня, но в своей дилогии почему-то ее идеализировал. Так ведь кинохудожник работал не над бесстрастной хроникой, но над социально-историческим мифом, да и сам он, статный, сильный, красивый — по сути, воплощение универсальной советской мифологии, а не объект пристрастного документального расследования.
«Есть потребность в надежде! — гремел Матвеев теперь уже в «лихие девяностые». — Нельзя убивать надежду у людей!». Фильм «Любить по-русски» отказывались финансировать из-за «националистического» названия, однако постановщик повел себя решительно: будет именно «по-русски» и никак иначе. После громкого успеха первой части на вторую и третью собирали деньги всем миром. Люди присылали доступные им суммы в конвертах, а бухгалтеры хватались за головы, не понимая, по каким статьям проводить эти «инвестиции».
История о том, как бывший партийный деятель, ветеран Великой Отечественной, а теперь фермер Валерьян Петрович Мухин и его единомышленники отстаивают в борьбе с упырями, нелюдью собственные честь и достоинство и даже само право на жизнь — тоже ведь миф, причем созданный на пару лет раньше балабановского «Брата». Легко быть героем современной легенды, когда ты молод и бодр, как Сергей Бодров, но попробуй соответствовать тем же правилам, когда тебе больше семидесяти…
Валентин Черных сотрудничал с ним еще на съемках «Любви земной», а в 1990-е сочинил все три сценария для мини-сериала «Любить по-русски» и тем самым способствовал открытию новых, неожиданных граней его натуры. О нем талантливый сценарист говорил: «Это был потрясающе умный человек, что очень нечасто у актеров бывает. Он настолько все просчитывал! Он мог предугадывать. Я даже думаю, что если бы не сложилась его актерская судьба, он все равно обязательно стал бы всесоюзно известным, всероссийски известным. Потому что у него была масса способностей и, я сказал бы, возможностей. Он был очень убедительным, он легко вступал в контакты с людьми, он был обаятельным и, повторю еще раз: он был чрезвычайно умным человеком».
Выходит, его тезисы «Мое кино прямолинейное» и «Наилучший путь в искусстве — от сердца к сердцу» — это серьезная, выстраданная, обусловленная всей жизнью в искусстве эстетическая программа, а не манифестация собственной «простоты».
Он и выражался порой изысканно-пронзительно: «Мое сердце хранит понятие «обиженное детство». Его мама, неграмотная украинская крестьянка, вышла замуж за русского красноармейца (предположительно, из дворян), которого занесла в Таврическую губернию Гражданская война. Тот бросил семью, когда Жене исполнилось четыре года. Оставшись без поддержки, мать с сыном вернулась в отчий дом в село Чалбасы. Ее отец, церковный староста, очень сурово отнесся к браку без родительского благословения и венчания, к тому же распавшемуся. Несчастная мать-одиночка регулярно терпела от близких унижения и оскорбления, а когда пришла пора учиться мальчику, переехала с ним в районный центр Цюрупинск, где артистичный Евгений начал заниматься в самодеятельности.
Впоследствии его коллеги рассказывали: «Он все свои поступки сверял с мнением мамы, очень ей доверял, очень ее любил». Оставив школу, юный Матвеев поступил в театральную студию при Херсонском городском театре, где его заметил гастролировавший Николай Черкасов. Николай Константинович посоветовал серьезно учиться профессии, но получилось это — «серьезно учиться» — только в зрелом возрасте. Евгений особенно ценил трехгодичный семинар по практическому изучению системы Станиславского, который посещал, уже будучи актером Малого. Вел занятия Михаил Кедров, и молодым артистам там повышали квалификацию московские театральные звезды первой величины. «Потрясающе! — восторгался много лет спустя Евгений Семенович. — Не знаю, есть ли сегодня в актерской среде подобное любопытство? Но тогда рядом со мной учились Лукьянов, Добржанская, Плятт, Марецкая, Константинов… Это я считаю пиком в моем актерском воспитании».
В начале войны его мобилизовали и направили на учебу в Тюменское военно-пехотное училище, где курсант Матвеев проявил себя так, что был оставлен в качестве курсового офицера, то есть преподавателя. Он регулярно подавал рапорты об отправке на фронт, но их так и не удовлетворили. Демобилизовавшись в 1946-м, поступил в труппу Тюменского драмтеатра, затем был приглашен в знаменитый тогда новосибирский «Красный факел», где несколько лет много и успешно играл. В 1951-м на гастролях в Ленинграде его признали восходящей звездой сразу несколько выдающихся худруков. Позже актер не без гордости и волнения вспоминал: «На меня свалилось невероятное! Роль Улдиса в спектакле «Вей, ветерок!» по Райнису и роль Леонтьева в «Кандидате партии» по Крону имели очень звонкое распространение у зрителей, и критика тоже о них заговорила. Я получил приглашения (даже страшно говорить об этом!): от Георгия Товстоногова, тогда руководителя Театра Ленинского комсомола в Ленинграде, от Леонида Вивьена из Ленинградского театра имени Пушкина, от Аллы Константиновны Тарасовой из МХАТа, от Михаила Ивановича Царева из Малого театра».
Выбрал Малый и служил там 16 лет, пока из-за травмы позвоночника, полученной на театрализованном празднике «Товарищ кино», не обратился к кинорежиссуре.
Режиссерский почерк Матвеева — яркий и высокопрофессиональный, и все-таки именно актерские работы в кинематографе его буквально обессмертили: «Дом, в котором я живу» и «Поднятая целина» (роль Макара Нагульнова он исполнил даже лучше, чем прописал Шолохов); «Воскресение» и «Родная кровь»; «Крах» и дилогия «Высокое звание»; «Емельян Пугачев» и «Любить по-русски».
В подъезде его дома на каждой ступеньке десятилетиями лежали цветы и записочки от поклонниц, и он всегда старался этой беззаветной любви соответствовать: «Меня называют максималистом, и я действительно максималист. Мне дорог человек, когда он максимально выявляет свои внутренние качества. И я не могу представить в искусстве «минималиста». Как это — отражать жизнь, выражать ее, участвовать в ней, переживать и вдруг — наполовину?! Я чувствую остро. Я реализую лишь то, что у меня очень болит».
А вот еще характерное, личностное: «Зрителям нужен положительный герой — человек, который полностью отдает себя своему народу, своему Отечеству, своей державе. Кто такой, допустим, Захар Дерюгин? Это — надежный человек». В нашей коллективной памяти он навсегда останется именно таким — самым надежным.
Материал опубликован в февральском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
Источник