05.03.2022
Русские бегут из Киева в Крым и дальше. Как это знакомо и не смешно! Но только не в том случае, если это театральные сновидения, заявленные как «эксцентрическая комедия в стиле буфф». Тогда не грех и посмеяться, пусть сквозь слезы.
«Тут есть какое-то сатирическое или скептическое отношение к общепринятому, есть стремление вывернуть его наизнанку, немножко исказить, показать алогизм обычного. Замысловато, а — интересно!» (В.И. Ленин об «эксцентризме» как особой форме театрального искусства).
Режиссером Роман Агеев называется только недавно, ровно со спектакля «Бег», ставшего первой премьерой года в петербургском Театре на Литейном. Актеру, не имевшему до этого постановочного опыта, да взяться сразу за эксцентрику на таком трагическом материале, как булгаковская пьеса, — это, знаете, нужно иметь не только смелость, но и определенную творческую наглость. У Агеева и его команды сложилось не все. Но сам спектакль получился из ряда вон, хоть и не для всех. Чтобы досидеть на «Беге» до конца, нужно обладать смелостью, историческими познаниями, состраданием, чувством юмора и любовью к циркачеству — не каждый зритель такое осилит.
История бегства из горящей России булгаковских героев — сколь бесславного, столь же романтичного и сентиментального – решена, как и в первоисточнике, в виде снов. И это определенная индульгенция: создатели, пребывая в такой физиологически-мистической системе координат, вправе моментально переходить от трагизма и кошмаров к смеху, чудачествам, словесной и акробатической эквилибристике. Рассказывать о новом спектакле также нужно без привычных журналистских и искусствоведческих лекал, иначе получится скучнейшее «бу-бу-бу».
Итак. Перед спектаклем услышал: «Первое действие нужно пересидеть, а уж второе — это да!» Оказалось, гнусные инсинуации и навет. Я считаю, что именно первый акт и есть чистая эксцентрика. Второе действие — тоже эксцентрика, но все же больше смехотворство. А вот сначала, когда на сцене не благополучные Константинополь и Париж, а залитые кровью Таврия и Крым, когда много стреляют и вешают, когда гадают, а жив ли конкретный персонаж или замучен контрразведкой, — и при этом все показывают легко, с многочисленными заскоками в прямом и переносном смысле, гиперболизируя, но оставаясь в рамках крайней степени чувствительности, если не чувственности, — это чистота очень сложного эксцентричного жанра. Есть несколько, на мой взгляд, помарок, когда концентрированность реплик и движения перерастает в суету и может помешать неподготовленному и не читавшему пьесу Булгакова зрителю осознать, что же, собственно, происходит на сцене. Кстати, когда я увидел, что в антракте некоторые немалочисленные зрители сбегают, то сразу занял стратегическое место на выходе и позадавал вопросы, что да как и почему. Основной ответ: «Мы ничего не поняли!»
Между тем такой момент решается легко. Зрителю, если он чувствует что-то не то, нужно просто смотреть, не ища «смыслов». Когда все сложно, то на самом деле все на поверхности. Переодетый в бабу генерал — бег. Экзальтированно трепыхающиеся петербургские дама и кавалер — тоже бег. Ловкий «министр-администратор», отрекающийся от жены и проталкивающий пушной товар в готовый эвакуироваться Севастополь; генерал Хлудов, сжигающий составы с этим товаром и в бессилии расстреливающий подчиненных; гипертрофированные ружья и пистолеты; висящие мешки, сформированные как укрытые тела; гигантское колесо, в котором оказываются герои, — это все бег. Постылый, отчаянный и кровавый. Режиссеру, наверное, следовало более основательно распорядиться с титрами на заднике, которые могли бы не только свидетельствовать о месте происходящего, но и заблаговременно пояснять именно такой растерявшейся публике, что, например, пантомима Серафимы Корзухиной с шипением — это тиф, и тому подобное. В таком подходе нет ничего зазорного, ведь речь идет об эксцентрике. Она легка и приятна, когда мы видим комедии Леонида Гайдая или образы, созданные Фаиной Раневской. Но когда материал трагичен, все гораздо труднее воспринимается. На ум естественным образом приходит лента Геннадия Полоки «Интервенция», пролежавшая на полке двадцать лет не в последнюю очередь из-за того, что подача материала о Гражданской войне была воспринята советскими цензорами как «очернительство». В новом «Беге» можно, кстати, найти прямые параллели с этим фильмом. Идеологические клише, к счастью, сейчас применяются крайне редко. Но ведь сложность жанра никуда не делась! Не следует думать о нас, о публике, очень уж хорошо — нам надо, чтобы все разжевать. От иного мы давно отучились.
С усмешкой поданные горе и слезы первого отделения достигают подлинного гротеска во втором акте. Проституция, к которой вынужденно прибегают героини, и унижение русских мужчин, смешавшись, составляют искрящийся коктейль, бокал шампанского в изгнании. Медальон Хлудова, который тот вручает Чарноте на черный день, превращается в какую-то бомбу на веревочке. Преуспевший Парамон Корзухин, тот самый, что отрекся от жены Серафимы и лишился пушного товара, стал эдаким жуиром-картежником, а его слуга Антуан и вовсе расщепился на четыре обличья. Хрупкая, задорная полковая жена Чарноты Люська, щеголявшая в первом отделении в бурке да кубанке, явилась манерной содержанкой с неожиданно выросшими (видимо, в результате занятий бегом), дрожащими и вздыбленными грудями и филеем. В общем, очень смешно, если не вдумываться в контекст.
В спектакле три абсолютно бенефисные роли и еще две, могущие стать таковыми. Очень повезло женским персонажам, их всего два. Спутница Чарноты Люська представлена Александрой Жаровой как некий черт в юбке и без — смесь кавалерист-девицы и Манон Леско из захолустья, которое никаким Парижем вытравить невозможно. К Серафиме Корзухиной, все потерявшей, но в итоге, наверное, обретшей любовь, прямых аналогий не подобрать. Тем большего признания заслуживает работа молодой артистки Полины Воробьевой, которую пригласили для участия в спектакле из Театра комедии имени Акимова. Актриса вовсе не характерной внешности среди всеобщего — и собственного — комикования накаляет страсти до античного уровня. Но главное украшение «Бега» — Александр Безруков в роли подлеца Парамона Корзухина. Который вовсе не подлец при ближайшем рассмотрении. Он как прагматичное и привлекательное животное, которое хочет жить. Черный кот из мультфильма «Голубой щенок», пожалуй так. Как прекрасен момент, когда он танцует вальс с Серафимой, одновременно шепча слова отречения!
Генерал Чарнота в исполнении Евгения Тележкина — очень добросовестный труд (да и вообще в спектакле нет актерских неудач, вплоть до самых второстепенных действующих лиц). Но этот образ воспринимается слишком массивным на фоне всеобщей кажущейся легкости. Какого-то полета этому персонажу недодали. Главная досада у меня связана с тонким, почти лирическим и жестким одновременно генералом Романом Хлудовым, персонажем, на который Булгаков нанизал все свое повествование. Актер Виталий Гудков так и нарисовал своего героя. Но силовое поле Хлудова разбивается неудачным, я бы даже сказал неуместным, гримом, который отсылает зрителя со стажем к телевизионной «Деревне дураков». Повторюсь, это мое личное восприятие, которому не хватило вот такого воплощенного стержня трагичности, вокруг которого вращалась вся эта бурная эксцентрика на чумном русском поле.
Безусловный минус — звуковое сопровождение спектакля в песенной его части. Ближе к финалу участники исполняют что-то красивое, пафосное и, несомненно, несущее смысл. Но то ли поют неважно, то ли живой звук отвратительно сочетается с фонограммой, то ли никакого живого звука нет, а фонограмма изначально никудышная, но я с трудом различил немногое, а в целом и не различил вовсе. Может, моя тугоухость виновата, но соседи вокруг тоже жаловались. Достойная сожаления деталь, от которой, надеюсь, не останется следа в дальнейшем — ведь этот спектакль захочется посмотреть еще раз, когда он окончательно обретет форму и, верю, закрепится в репертуаре Театра на Литейном.
Фотографии Сергея Рыбежского; предоставлены Театром на Литейном.