02.03.2022
На Исторической сцене Большого театра состоялась первая оперная премьера года: редкий в московском культурном контексте Вагнер теперь представлен в столице одной из самых своих красивых и совершенных опер.
Новый «Лоэнгрин» в Большом театре России, премьера которого состоялась на излете февраля, — второй из серии анонсированных несколько лет назад совместных постановок с нью-йоркской «Метрополитен-оперой». Всего было запланировано три названия. Премьера первой оперы — «Саломеи» — с Асмик Григорян в заглавной партии с успехом прошла в январе прошлого года. Во всех трех совместных с «Мет» спектаклях ее гендиректор Питер Гэлб изначально планировал в главных женских партиях мировую звезду из России Анну Нетребко. Последнего не случилось уже дважды. Стоит ли ждать ее участия в третьей опере — в «Аиде», которую она только что с успехом спела в Неаполе, тоже остается под вопросом. Продолжится ли вообще сотрудничество Большого с «Мет» в нынешних условиях? На днях Гэлб объявил фактически о запрете на выступления российских артистов на сцене возглавляемого им театра и о приостановке сотрудничества с учреждениями культуры из нашей страны.
Вагнер в Москве — безусловно, событие: в отличие от Петербурга в Первопрестольной он не самый репертуарный композитор. Тот факт, что «Лоэнгрин» и «Тристан и Изольда» есть сегодня в репертуаре «Новой оперы», скорее исключение. В Большом оперы этого автора не появлялись в афише десятилетиями: к «Лоэнгрину», например, последний раз обращались лишь в середине 1950-х — титульного героя пел еще легендарный Иван Семенович Козловский. Нынешний спектакль сделала международная команда постановщиков, а в премьерной серии участвовали как отечественные, так и многочисленные зарубежные исполнители — последние даже превалировали.
Несмотря на такую многолюдность, голоса многих солистов (автору этих строк довелось посетить показ ближе к концу премьерного блока) к четвертому спектаклю звучали несколько устало. Это прямое следствие блоковой системы, к которой Большой окончательно перешел несколько лет назад, отойдя от традиционной для себя модели репертуарного театра, — при такой системе отрепетировано все лучше, поют точнее и текст все помнят железно (что музыкальный, что актерский рисунок), но голоса могут звучат не так свежо, утомленные и репетиционным процессом, и самими премьерными показами.
Усталость чувствовалась в пении баритона Томаса Майера (Фридрих Тельрамунд) и баса Гюнтера Гройссбёка (Генрих Птицелов), которые радовали аутентичным немецким произношением, четкостью артикуляции и глубоким пониманием смысла пропеваемых фраз, верной фразировкой. Сами голоса, это чувствовалось, от природы далеко не посредственные, однако чего-то недоставало до блистательного пения, каковое ждешь от звезд международного вокала. Трудно пришлось и нашему Сергею Скороходову в титульной партии — мариинский тенор прекрасно ее знает, равно как и в целом он в вагнеровском репертуаре в родном театре обычно более чем впечатляет, однако в Москве это далось ему с видимым усилием. А ведь Вагнер приготовил всем тенорам здесь не самую простую задачу: после изнурительной трехактной оперы в ее финале надо спеть знаменитый монолог In fernem Land — визитную карточку Лоэнгрина — протяженный, состоящий из белькантово длинных пластичных фраз, да еще и в сопровождении едва мерцающих струнных, за которыми не спрячешься!
Женское пение доставило больше радости: и южноафриканская сопрано Йоханни ван Оострум (Эльза), и особенно наша Мария Лобанова (Ортруда) из «битвы за Вагнера» вышли, можно сказать, без потерь. Первая порадовала лирикой и нежным тембром, при этом голосом достаточно звучным и подходяще образу светлым. Вторая зачаровала вулканической экспрессией, создав сильный образ коварной злодейки, эдакой германской леди Макбет.
Хор Большого (хормейстер Валерий Борисов) был безупречен, завораживая красивым монолитным звучанием. Чего не скажешь об оркестре под управлением американца Эвана Роджистера: его растянутые темпы не давали искомого погружения в вагнеровскую экзистенцию, а лишь усложняли жизнь певцам и затягивали течение все-таки романтической оперы, в которой лирические эмоции важнее философической медитативности (это не «Кольцо» и тем более не «Парсифаль»!).
«Парсифаль» тут вспомнился вовсе не случайно: канадский режиссер Франсуа Жирар ставил эту оперу девять лет назад в «Мет» и вычитал в либретто «Лоэнгрина», что титульный герой упоминает свое происхождение непосредственно от божественного простеца из того самого «Парсифаля» Вагнера. На этом основании он ставит «Лоэнгрина» как сиквел «Парсифаля». Есть перекличка и в сценическом оформлении обоих спектаклей (сценограф Тим Йип), Лоэнгрин является в Брабант в костюме из того самого «метовского» спектакля — в белой рубашке и черных брюках современного покроя, поскольку действие «метовского» «Парсифаля» разворачивается в современных реалиях. Надо полагать, что и медитативно-затянутые темпы Роджистера также из этой концепции (вместе с режиссером ее придумал консультант Серж Ламот).
Лоэнгрин и вправду сын Парсифаля, только вот музыка последней оперы композитора, пережившего опыт тетралогии, сознательно создававшего даже не оперу — мистерию, и музыка вершинного сочинения немецкого романтизма середины XIX века — они совершенно из разных вселенных, хотя и та и другая принадлежат одному гению.
В итоге у спектакля сложно найти какую-то идею — ни радикально режиссерскую, ни музейно охранительную. На сцене однообразно мрачно и красиво — в основном за счет космогонических видеопроекций Питера Флаерти: звездное небо, планеты, вспышки сверхновых, блуждание лун — дух захватывает. Постапокалиптический Брабант — а подопечные Генриха Птицелова обитают на развалинах какой-то цивилизации, свидетельством чему мощные пробоины в стенах и опутанные корнями деревьев пространства — оказывается подозрительно средневековым по антуражу. Тут можно узнать мышление современного Голливуда, взращенное на компьютерных играх: у них будущее почему-то всегда приобретает готические черты и соответствующие социальные взаимоотношения (привет от недавнего киноблокбастера «Дюна») — феодальные и милитаристские.
Лоэнгрин в постановке явно пришелец из другой, более развитой цивилизации и другого времени — радикально либретто Вагнера это не противоречит. Если не вслушиваться в музыку, не знать истории оперы и истории творчества Вагнера, рассматривать только картинки, то все внешне выглядит эффектно, ничто на сцене вас не смутит, а многое даже и очень узнаваемо и ожидаемо — например, белое платье чистой горлицы Эльзы или огненные пряди злодейки-ведьмы Ортруды. На визуальные впечатления новая работа Большого театра оказывается богатой.
Фотографии: Дамир Юсупов/Большой театр.