10.02.2022
Работы Кандинского, Родченко, Степановой, Удальцовой, Машкова представили в Музее русского импрессионизма.
Казалось бы: каких открытий можно ждать в XXI столетии, когда все уже изучено-переизучено, особенно если речь идет о событиях вековой давности. Однако Музей русского импрессионизма умеет удивлять. Месяц назад здесь завершился показ реконструкции экспозиции, изначально состоявшейся в Штатах в 1924 году: тогда на выставку-продажу отправили полторы тысячи работ наших художников. В России царили голод и смута, зато США казались отечественным мастерам настоящим Клондайком. Однако американцы отреагировали на русское искусство без восторга, финансового успеха не случилось, и большинство работ вернулись обратно. Собрать их заново в одном месте оказалось сложной задачей, и МРИ с этим достойно справился.
В этот раз музей показывает не свой, а сторонний проект, но с не менее захватывающей историей. Выставка «Авангард: на телеге в XXI век» (кураторы — Анна Шакина, Андрей Сарабьянов, Наталья Мюррей, Анастасия Винокурова) была представлена в прошлом году в екатеринбургском Ельцин Центре и в Вятском художественном музее в Кирове. А началось все в далеком 1996-м, когда Анна Шакина, тогда — младший научный сотрудник Вятского художественного музея, — обнаружила, что к работе художника Василия Чекрыгина подклеен еще один лист. Бумажные листы разъединили, и перед глазами музейщиков предстала акварель Василия Кандинского. Это сенсационное открытие оказалось ниточкой, позволившей распутать клубок историй 1919—1921 годов. Ученые знали, что молодое советское государство — с целью просвещения — устраивало выставки современного искусства в крупных городах. Но вот про показы в небольших поселениях Вятской губернии совершенно забыли. Между тем, в 1920-м в Советске (бывшей слободе Кукарке) на первой передвижной выставке показали работы вятских художников. Через несколько месяцев там представили не только земляков, но и мастеров из Казани, где была сильная школа: можно вспомнить Николая Фешина, преподававшего в Казани до эмиграции, а также учившихся там Александра Родченко и Варвару Степанову. Наконец, третья выставка — включавшая работы Кандинского, Древина, Удальцовой, Родченко, Степановой, Александры Экстер — открылась осенью 1921 года. Затем ее на телеге — буквально! — перевезли в соседний Яранск, где она вызвала ажиотаж: показ посетили больше 2,5 тысячи человек — при населении в 6100 человек. По плану экспозицию собирались везти дальше, по городам и весям, — в Царево-Санчурск, Малмыж, Уржум, Нолинск, Вятку. Но тут началась осенняя распутица, затем — финансовые проблемы, и картины на долгие годы застряли в Яранске. Лишь в 1965 году часть работ передали Вятскому художественному музею: именно так туда попали три вещи Кандинского. Еще три (всего мастер дал на выставку шесть произведений) так и остались в Яранске. Теперь они, к радости зрителей, воссоединились на московской выставке.
Оглядываясь назад, поражаешься событиям тех лет. Страна захлебывалась в гражданской войне, свирепствовал голод, у крестьян отбирали «излишки», и люди, побросав скарб, бежали из деревень, а в спину им дышал сыпной тиф. И в этой кровавой каше кто-то умудрялся думать о выставках, о том, что народ необходимо просвещать с помощью искусства. Причем — современного! Однако выбор пал на радикально настроенных «левых» художников почти случайно. Изначально нарком просвещения Луначарский — умный, ловкий, благожелательный, но слабый и безвольный, как писал Александр Бенуа, — думал опереться на «центристов»: мастеров объединения «Мир искусства». К концу 1910-х Бенуа со товарищи из возмутителей спокойствия превратились в почти классиков. Однако Александр Николаевич, как пишет в каталоге московской выставки искусствовед Наталья Мюррей, предложение отверг.
В итоге Луначарский обратился к «левым» художникам: отдел ИЗО Наркомпроса по его просьбе возглавил Давид Штеренберг, еще недавно живший в легендарной парижской коммуне «Улей» и общавшийся с Диего Риверой и Марком Шагалом. Так произошла «смычка» власти и представителей авангардного направления, позволившая последним внезапно оказаться у руля.
Эти несколько лет выдались весьма бурными. Именно в России открылся первый в мире музей современного искусства — получивший название Музея живописной культуры. Правда, просуществовал он лишь до 1924 года, а затем был реорганизован в филиал Третьяковской галереи. Волны прогресса докатились и до крошечных городков, однако не везде были встречены с восторгом. Например, работы Ольги Розановой, показанные в 1920-м на открытии музея в небольшом городке Слободской — тоже Вятской губернии (картины оттуда включены в московскую выставку), — критиковали от души. В записках современников есть любопытный эпизод: «Розанова писала голову человека, не стараясь изобразить черты его лица. Она хотела доказать, что голова человека похожа на шар, мускулы — на части машины. <…> …ни плавных бровей, ни нежной улыбки, ничего того легкого, чем украшено человеческое лицо, не было в ее портрете, а какие-то машинные части.
Перед этим портретом и стояли слобожане в день открытия музея.
— Хоть бы что похожее на голову было, — возмущенно говорили они, тупо глядя на портрет и одновременно на раму. — Вот монашка Попова нарисовала — это похоже, сразу видно, что Попов. А тут трубу какую-то нарисовали.
Сергей Михайлович (С.М. Луппов, художник, основатель музея в Слободском. — Культура) старался спасти картины. <…>
— Где, где глаз? — подозрительно спрашивал его посетитель.
— Глаз должен быть здесь, — говорил Сергей Михайлович и тыкал указкой.
— Ну хорошо, почему же у него этот глаз не указан?
— Это такое искусство.
— Так если искусство, ты и укажи этот глаз!»
В конце концов, советская власть сообразила, что с авангардными художниками ей не по пути. И хотя гайки окончательно закрутили лишь в 1930-е, пропаганду современного искусства свернули гораздо раньше. Выбор сделали в сторону более «традиционного» АХРРа (Ассоциации художников революционной России), наследовавшего передвижникам. Его представители создавали картины понятные, со смыслом, нередко — обличительные или наоборот — восхваляющие. Авангардистов поснимали с высоких постов, одни, как Кандинский, навсегда покинули Россию, другие — оказались в забвении, а многие — и в лагерях.
Эти смешения судеб показаны на московской выставке, состоящей из трех разделов: «Абстрактный метод», «Реалистическая традиция» и «Авангардный поиск». Помимо Кандинского здесь можно увидеть, например, Родченко: в частности, показана его работа из знаменитой серии «Черное на черном». Художник верил, что забил последний гвоздь в гроб традиционной живописи: создал, как писала его жена Варвара Степанова, «настоящую станковую картину, доведенную до последней точки». Представлены и прекрасные графические листы Варвары Бубновой — художницы, чья биография сама по себе стала произведением искусства. В 1920-е она уехала в Японию, где преподавала русский язык и воспитала не одно поколение русистов. А заодно учила рисовать маленькую Йоко Оно: сестра Бубновой Анна была замужем за Оно Сюнъити, зоологом и переводчиком русской литературы, а также — дядей Йоко. Впоследствии сестры вернулись в Советский Союз: не смогли справиться с тоской по родине. А вдова Джона Леннона уже в наши дни специально приезжала в Берново — имение, где бывал Пушкин и где провели детство сестры Бубновы.
Есть и по-настоящему трагические истории. На выставке показан «Большой мотив» казанского авангардиста Михаила Меркушева — со всполохами и пятнами краски, предвосхищающий эксперименты Джексона Поллока. Это единственная цветная вещь Меркушева — и одна из немногих его сохранившихся работ. Остальные были уничтожены, когда имя художника в 1930-е начали вымарывать из истории. В эти тяжелые годы некоторые — как Вера Вильковиская, ученица Фешина — ушли во внутреннюю эмиграцию: художница писала портреты близких, а на хлеб зарабатывала уроками рисования и созданием анатомических муляжей. Другие же, например, Александр Древин — бывший руководитель Музея живописной культуры и преподаватель ВХУТЕМАСа — подверглись травле и впоследствии были расстреляны.
И чудо, что при таких обстоятельствах многие картины сохранились до наших дней. Правда, порой они требуют помощи — и немедленной. За несколько месяцев до открытия выставки Музей русского импрессионизма объявил краудфандинг на planeta.ru — чтобы отреставрировать двустороннюю работу Алексея Моргунова («Композиция», 1915—1916). Эта вещь не участвовала в передвижных выставках, но хранилась в фондах Слободского музея — и была в ужасном состоянии. В итоге удалось собрать более 980 тысяч рублей и спасти картину: теперь ее можно увидеть на выставке. Сам Моргунов был колоритнейшей фигурой — внебрачный сын художника Алексея Саврасова, водивший дружбу с арт-хулиганами Ларионовым и Малевичем и появлявшийся на публике с ложкой в петлице: эпатаж в духе желтой кофты Маяковского. Двустороннюю работу Моргунов, скорее всего, написал не от хорошей жизни: художники не всегда могли позволить себе такую роскошь, как лишний холст. Кстати, на выставке есть и другие подобные произведения. Одно из них создано Еленой Федоровой-Машковой, женой Ильи Машкова. Причем, изображение на обороте, по мнению Андрея Сарабьянова и Анны Шакиной, принадлежит кисти самого Машкова.
Показ в МРИ дополняет эксклюзив, который не видели екатеринбуржцы: произведения казанских художников, участвовавшие во второй и третьей передвижных выставках — в основном гравюры. А еще зрителям показали спецпроект «Искусство перевозки искусства»: если раньше шедевры громыхали на телегах, то теперь для перевозки используют машины с пневматическими подвесками, спасающими от тряски. И, конечно, особую упаковку: от скотча, не оставляющего следов, до всем известных «пупырок». Остается только подивиться тому, что работы художников-авангардистов, с которыми, мягко говоря, не церемонились, все-таки уцелели. И что ненасытный Молох XX века не сумел сожрать всех.
«Культура» поговорила с одним из кураторов выставки, искусствоведом, автором-составителем «Энциклопедии русского авангарда» Андреем Сарабьяновым.
— Этот проект появился благодаря удачной находке. Какова вероятность новых открытий?
— Мне кажется, все уже найдено. Правда, я так считал и раньше: думал, что уже изучил все наши музеи. При этом каждый раз, когда приезжаю в Вятский художественный музей, обязательно замечаю если не новые картины, то неожиданные аспекты, ракурсы. Наше с Анной Шакиной последнее открытие произошло во время показа выставки в Екатеринбурге. Мы поняли, что живопись на обороте одной из картин жены Машкова принадлежит самому Илье Машкову.
— То есть возможны, как минимум, атрибуционные находки. На выставке, например, есть работа неизвестного художника…
— Во всех музеях много неизвестных художников. И среди них, конечно, есть работы авангардного направления. Так что эта область ждет своих исследователей. А на нашей выставке присутствуют как известные имена, так и уникальные. Это авторы, чьи произведения существуют в одном-двух экземплярах. Например, Михаил Меркушев. Или малоизвестный художник Игорь Никитин, который тоже работал в Казани. Вообще на нынешней выставке серьезную роль играет именно Казань — как центр современного искусства. Именно там вокруг графического альманаха «Всадник» сложился особый круг художников, и возник независимый очаг авангарда.
— Картины третьей передвижной выставки надолго застряли в Яранске. Почему художники не попытались их вызволить?
— Известно, что казанцы смогли забрать свои работы. Вятские художники — тоже, а это, наверное, половина выставки. А что касается авторов вроде Родченко и Кандинского… Ну представьте: поедет ли Родченко в Яранск за своими картинами? Или Кандинский, который в 1921 году вообще отбыл за границу?
— Какие работы отдавали на передвижные выставки: хорошие или, наоборот, проходные?
— Тогда никто не халтурил. Ведь это искусство не покупали: художники создавали его для себя, по какому-то внутреннему желанию, вдохновению. И неважно — большая была картина или маленькая. Халтуры не существовало — в ней просто не было нужды. Сегодня, когда современное искусство продается за большие деньги, сложилась иная ситуация. А при советской власти эти работы покупали недолго, в 1919—1921 годах, а потом все закончилось. Их начали уничтожать.
— Мы знаем, что жители Вятской губернии не очень-то обрадовались, когда им привезли авангард…
— С одной стороны, можно оценить реакцию по количеству зрителей — их было много. С другой, известны, например, высказывания о музее в Слободском. Посетители говорили: «Фунт гвоздей дороже вашего художественного музея». Но, думаю, устроители выставок были к этому готовы. Они стремились просвещать публику. Не зря небольшие разделы в каталоге были посвящены тому, что такое абстрактное искусство.
— Где еще планируете показать выставку?
— Хотим направить телегу куда-нибудь в Европу. Конечно, обстоятельства сейчас непростые, но мы к этому готовы.
Фотографии: Софья Сандурская / АГН Москва.