31.01.2022
30 января не стало Леонида Куравлева. Обаяние, талант, широта души — это все о нем. Вместе с тем он был застенчив, часто волновался, не любил давать интервью: входя в кадр, решал вопрос о смысле артистической работы и существования.
Куравлев представляется счастливым актером: на его счету более 200 картин, сотрудничество с лучшими режиссерами, безоговорочная зрительская любовь с первого кадра. Роли словно сами собой к нему прирастали. «Как характер он слишком много распоряжается фильмом — это не так страшно, без характера нет образа…» — удивлялся подсмотревший, расслышавший и сформировавший дебютанта Шукшин.
Однокашники по ВГИКу были даже не знакомы. Сын слесаря и парикмахерши поступил со второго раза, чудом удержался на курсе Бибикова, не блистал, косолапил по коридорам и на студенческой сцене — педагоги покатывались со смеху. Неприкаянность приметил цепкий нонконформист Тарковский и занял Леню в эпизоде курсовой «Сегодня увольнения не будет…»; короткометражку оценил его однокурсник — Шукшин позвал Куравлева на роль в своей дипломной короткометражке «Из Лебяжьего сообщают». Внезапно роль стала главной: проявилась естественная органика, пластика, правда жизни — так родился «Живет такой парень», написанный другом Васей для друга Лени.
«Лучше этой роли я больше не сыграл. Потому что на этой картине Шукшин вынул из меня душу. Здесь моя сущность полностью совпала с характером моего героя. Я в фильме был именно тем, кем я есть в жизни», — вспоминал актер в интервью «Культуре». И сценарий «Печек-лавочек» Шукшин также делал под него, но «Я отказался играть в этой картине, потому что не хотел повторяться. Шукшину я сказал: «Ты же, Вася, сам актер. И сам написал сценарий. Лучше тебя никто не сыграет главную роль». Доверившись коллеге, Шукшин пошел на актерский дебют, иначе бы не зацвела и «Калина красная»…
Между тем — кометой — выпускник Куравлев просиял в швейцеровском «Мичмане Панине» и кулиджановском «Когда деревья были большими», а потом снова — Шукшин («Ваш сын и брат»), Швейцер («Время, вперед!»), Натансон («Старшая сестра»), Ершов с Кропачевым («Вий») и, конечно, Шура Балаганов в «Золотом теленке» Швейцера. В семидесятых Куравлев зазвенел как колокольчик: панфиловское «Начало», гайдаевский «Иван Васильевич меняет профессию» закрепили амплуа ухаря-парня, и Данелии очень не хотелось брать героя в «Афоню». Сам актер никогда не принимал своей главной роли: «Прохожие, которые узнавали меня на улице, часто мне кричали: «Афоня, гони рубль!» Вот посмотрите, кого Данелия пробовал… Шестнадцать фамилий. Среди них Владимир Высоцкий, Николай Караченцов, Георгий Бурков, Владимир Носик, Борис Щербаков, Андрей Мартынов… В конце концов ему пришлось взять меня. Честно говоря, для меня загадка, почему в народе так любят Афоню? По сути, Афоня — говнюк, лгун, алкаш, подонок, эгоист… Мне кажется, Данелия сам не разобрался с этим героем. Однако к нему всенародная любовь. Почему? Мне непонятно…» А тут все прозрачно: «антиобщественный общественник» Афоня стал иконой хилой, зато подлинной внутренней свободы, по-русски неразлучной с неприкаянностью и разладом. Афоня — хамоватый глумец, и рыцарь на белом коне, и Блудный сын, и Одиссей, и сам-себе-суд, и Колобок, и «живет такой парень» с соседнего двора. Обжив типаж, Куравлев привил шукшинский образ чудика городским окраинам — народная любовь к шукшинскому Пашке Колокольникову досталась и непутевому данелиевскому Афоне Борщову: ни в чем не укорененный, чуждый самодовольства, но не самоуправства, прозрачный как вода юрод-балагур являл простодушную святость архетипа, размывающего навязанные сценарии существования.
В этом ракурсе интересно пересмотреть не заглавные картины Куравлева, а те, в которых он самостоятельно делал роль, уточнял образ: «Урок литературы», «Витя Глушаков — друг апачей», «Ты — мне, я — тебе!», «Самая обаятельная и привлекательная»… Примечателен и эпизодический Копченый в «Месте встречи изменить нельзя». Жеглов прав: ручки у афериста мягкие, нерабочие, а почему? Куравлевский аферист умеет брать и делиться, а муровский следак — лишь хватать да тащить… Конечно, разноплановому актеру хотелось большего, и все получалось: в фильмах-портретах «Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо» Говорухина и «Мы, нижеподписавшиеся» Лиозновой от него глаз не оторвать, но даже выдающимся режиссерам не удалось вытащить из актера то, чего в нем не было, — внешнюю, социально значимую правду.
Она светилась изнутри и не просилась наружу. Лирического героя Куравлева невозможно упрекнуть в поисках личного счастья, успеха или моральной правоты с прилагающейся выгодой. Его идеал — божественная свобода, обетованная земля, Святая Русь. Актер являл собой прямую нервную антитезу торжествующей пошлости: не кривляйтесь и даже не мечтайте: ничего не выйдет! Здесь я — вечный, всегда буду здесь, с моим народом: «Люди часто говорят, что любят меня. Выше такой награды ничего в жизни актера быть не может», — подмечал Леонид Куравлев.