06.12.2021
Главный приз премии Кандинского в этом году получил художник Андрей Кузькин за работу «Молельщики и герои» — инсталляцию, в которой фоном для вылепленных из хлебного мякиша героев становятся бетонные соты-клетки с маленькими человеческими фигурками из того же материала.
В интервью «Культуре» он рассказал про свой тюремный опыт, «хлебные» работы и новые проекты.
— Мне нравятся «Молельщики и герои», потому что в этой работе есть самые главные для русского мира вещи. Хлеб и тюрьма всегда присутствуют в сознании русского человека. О чем у нас говорят люди? Что хлеб подорожал и что кого-то посадили.
— Да, я закладывал все эти смыслы, думал о русском психотипе, в котором есть и жертвенность, и бесконечное терпение, и отношение к смерти как к освобождению.
— Как получилось, что вы начали работать с хлебом как с материалом? Какие-то детские впечатления сработали?
— Детские тоже. Мой дедушка был рыбаком и приучил меня к рыбалке. Мы ловили плотву на хлеб. Вот этот мякиш разминался, чтобы насаживать его на крючок, надо сделать из хлеба маленький шарик. И дед мне говорил: «Сколько раз сожмешь в руке мякиш, столько рыбок поймаешь». В одной из моих лесных акций было посвящение деду: мы с сыном проезжали те места, которые для меня связаны с детством, и я говорил, что каждый раз, когда я делаю человечков из хлеба, я вспоминаю, как мял этот мякиш в руке, когда мы с дедушкой готовились к рыбалке. Вот такая есть история.
Если говорить про более взрослые вещи, году, наверное, в 2005-2006-м я делал серию объемных пейзажей, в которых были только земля, небо, может быть, вода, какая-то органика, эти слои накладывались друг на друга, как слоеный пирог. Я использовал разные материалы: для земли — цемент, для изображения воды — свинец, который блестел, как речка. Для изображения органики я просто брал сухую траву, крошил, смешивал с ПВА и делал слой из органической массы.
В какой-то момент мне захотелось поместить в этот мир человека, и я подумал: какой материал был бы наиболее адекватен? Мне показалось, что это хлеб. Человек рождается, как растение, из земли, и потом в эту же землю уходит. Это было первично. Но дальше все это разрослось, вспомнился христианский символизм — хлеб как символ тела Христа, и тюремная традиция лепки из хлеба, исключительно русская, потому что я в других культурах такого не знаю, и расхожая фраза «тело — тюрьма души», и настоящая тюрьма, в которой сидят люди, и каждый находится при этом в тюрьме собственного тела, которое страдает и в конце концов умирает и исчезает.
История развивалась, и это могло стать хорошей коммерческой деятельностью, потому что фигурки из хлеба стали хорошо продаваться в галереях, но мне этого не хотелось. Я не хотел становиться художником одного жеста, одной фишки, которую он гонит успешно, и практически перестал этим заниматься, лишь иногда делал работы для продажи, не афишируя особенно. В какой-то момент мне захотелось собрать все хлебные работы и сделать с ними большую выставку. Для этой предполагаемой выставки я задумал новую большую, серьезную инсталляцию, это и были «Молельщики и герои». Но с той выставкой не сложилось, сейчас есть планы на выставку в Третьяковке осенью следующего года, там будут представлены и другие хлебные работы, про которые уже все забыли.
— Вопрос прочности и долговечности: сколько могут прожить эти работы?
— Если вас интересует материальная составляющая, то в каждой фигурке есть металлический каркас. Большие фигуры полые, толщина хлеба варьируется в зависимости от того, насколько точно выведен каркас, там от сантиметра до пяти где-то. Маленькие фигурки цельные, но у них тоже есть металлический каркас. Даже если фигурка трескается, у нее не отвалится ни рука, ни нога, они будут на этой проволоке держаться. Трещины, они только украшают, как шрамы.
А дальше мы уже переводим этот вопрос в философскую зону: отношение к материалу заложено в работе, понятно, что ты должен бережно к ней относиться. Так же, как к людям. Символично, что все человечки, созданные заключенными в Красноярской тюрьме, около сорока-пятидесяти фигурок, погибли в течение одного года. Они рассохлись, рассыпались, потому что там очень большая влажность, очень большие перепады температуры. Плохие условия для людей — плохие условия для фигурок.
— Как к вам отнеслись в Красноярской тюрьме, когда вы пришли туда со своим «хлебным» проектом?
— Ну, во-первых, было очень сложно туда попасть, пробиться. Я обязательно должен сказать, что этот проект был инициирован Сергеем Ковалевским, директором музейного комплекса в Красноярске. Это бывший музей Ленина, в котором проходят выставки современного искусства, очень большую работу они ведут. В 2011 году для Красноярской биеннале была выбрана тема «Во глубине…», так как это Сибирь, «Во глубине сибирских руд…» и так далее. И Ковалевский предложил мне вот этот проект в СИЗО-1. Тюрьма старая, там есть камеры девятнадцатого и начала двадцатого века, есть восстановленный кабинет начальника тюрьмы, то есть исторический музей с документами и вещами эпохи. В нем уже были экспозиции с фигурами, сделанными из гипса руками заключенных, фигуры в натуральный человеческий рост, заключенный в кандалах, в какой-то робе, еще что-то. И изначально предполагалось, что я тоже слеплю какую-то фигуру из хлеба. Но я, посмотрев этот музей, предложил другой проект — мы населим этот этнографический музей маленькими фигурками, они будут как души людей, прошедших через это пространство. В результате хлебные фигурки возникли на столе начальника тюрьмы, где-то на полу, на лавочке, в самых случайных местах. И я придумал, что проект должен быть интерактивным, я буду работать с заключенными. Через неделю разрешение было получено, и в течение десяти дней с семи утра до восьми вечера я проводил время в тюремном музее.
Обедал я все-таки с личным составом, а не с зеками, так что еда у меня, может быть, была вкуснее, чем у них, хотя там на территории своя пекарня, свинарник, и еда в целом неплохая. И вообще, в СИЗО обычно кормят лучше, чем на зоне, по крайней мере я такие мнения слышал. Со мной работали двое заключенных: один молодой парень, младше меня, лет двадцати, второй — мужчина лет сорока пяти. Они очень благосклонно отнеслись к моей идее и с удовольствием придумывали сюжеты. Там был человек, который тащит за собой гирю, типа кандалов. Был какой-то боксер. Они лепили ничем не хуже меня, честно скажу, мне очень нравились их работы чисто пластически. Я раскручивал их на диалоги, чтобы они рассказывали всякие истории, конечно, жуткие, от них мурашки по телу, про обилие суицидов и про много чего еще. Нашу работу я снимал на видео — оператора я туда не мог позвать, поэтому съемка статичная, мы просто сидим, лепим и разговариваем. Звук плохой, изображение не очень хорошее, но самое главное — речь и диалоги, которые мы расшифровали и сделали субтитры. На моей выставке в 2016 году экспонировался этот ролик, я и видел, как люди на нем залипали, садились и смотрели от начала до конца.
— Это правда, что в вашей инсталляции очень дорогая тюрьма, то есть вот эти бетонные соты?
— Ну да, я потратил около десяти тысяч евро на производство, может быть, чуть меньше. Но там было очень много моего собственного труда, то есть красил я сам, например, шпаклевал, что-то доделывал. Потом же эта конструкция была сделана, по сути, два раза, потому что изначально она задумывалась из бетона, но по техническим параметрам это не проходило. Ни один пол ни в одном музее не выдержал бы такого веса.
Сначала было сделано 350 коробок из бетона, и в таком урезанном виде инсталляция выставлялась в Виттенберге, на родине Лютера. В бывшей городской тюрьме к 500-летию Лютера открылась выставка современного искусства, и туда попала моя инсталляция, триста фигурок. Это примерно треть задуманного.
А потом, когда посчитали вес и энергозатраты, которые потребуются, чтобы связать все эти коробки в одну конструкцию, просто схватились за голову, и в результате было принято компромиссное решение — сделать имитацию бетона, МДФ, обмазанный сверху каменной крошкой. Это была единственная возможность сделать архитектурную форму такого масштаба, который предполагался изначально.
— А фигурки вы придумали заранее, вы их рисовали или они рождались в процессе работы?
— Нет, я рисовал эскиз этой формы с какими-то маленькими закорючками внутри, не важно, как они выглядели. А потом, в процессе работы, был расчет на то, что все фигурки будут смотреть на зрителя. Люди, может быть, на это не обращают внимания, но те, кому я говорил, в чем здесь фишка, говорили: «Да-да, о, круто!» Расчет такой, что все фигурки смотрят на зрителя, который стоит в центре этой комнаты. То есть нижние фигурки смотрят вверх, центральные смотрят прямо, а те, которые сидят очень высоко, склоняют головы вниз.
— Мне кажется, эта инсталляция на выставках должна вызывать много вопросов. У вас спрашивают что-то или всем все понятно?
— Да нет, задают всякие вопросы. Как правило, всегда висит текст, достаточно внятный, понятный и не длинный. Я его сам сочинил, не обращался ни к каким кураторам, все смысловые вещи расписаны, каждый абзац отвечает за определенную составляющую смысла, историю. Но вопросы возникают. Был, например, такой вопрос, в связи с популярностью темы феминизма: почему только мужчины? Я говорю: ну, потому что я мужчина, и я больше понимаю мужчин… Потому что это, в том числе, и про меня. Все страдания, которые я на себя брал в процессе этой работы, думая о несправедливостях, с которой сталкивались люди прежде и продолжают сталкиваться сейчас, в современной политической ситуации, все это наполняло меня до предела и выливалось в эту работу.
Я уже говорил в разных интервью, что она мне крайне тяжело далась. Это картина мира, в котором ты видишь себя плевком, шурупчиком, болтиком, гаечкой, и окажись ты в плохое время в плохом месте, не будь ты медийной личностью, от тебя ничего не останется, тебя раздавят. Все русские люди это понимают, мы все время живем с этим ощущением, и оно мерзостное. Если ты перешел дорогу какому-то, условно говоря, милиционеру, начальнику — и все, тебя нет, ты будешь убит, не знаю, изнасилован и забыт, все. И пожаловаться будет некому. Все это понимают, но пока тебя лично или твоих близких это не коснется, ты живешь так, как будто этого нет. Я никого не осуждаю за это, потому что невозможно жить в этой мыслью и с этим представлением.
Для меня освобождением стала эта работа. Я сделал все, что мог, я дошел до предела собственных возможностей. У каждого есть свои пределы, свой аккумулятор, свои силы, у кого-то их больше, у кого-то меньше, и сравнивать не этично. Но здесь я сделал все, что мог, и только после того, как я это закончил, я смог обращать внимание на растущую траву, на какие-то хорошие вещи. Хотя происходящее в нашей стране, например, самосожжение Славиной, про которое все уже забыли, на меня произвело невероятное впечатление, и я делал специальную работу по этому поводу, перформанс.
— Считается, что, если ты задаешь вопрос, ты получаешь ответ. Какое-то время назад вы написали на своем теле вопрос: «Что это?» Вы получили ответ?
— Времянка. В этом году мне пришло это слово, как универсальный ответ на универсальный вопрос. Потому что все, что нас окружает, временно, в том числе и мы сами. И нужно понимать это и чувствовать себя живым, стараться делать то, что тебе нравится, несмотря ни на что. Человек в жизни всегда идет на компромиссы, но все-таки нужно стараться не превращаться в механизм, в робота, понимать, что для тебя лично радость, что для тебя лично, не знаю, какие-то счастливые моменты, стремиться к ним. И понимать, что это все временно, раз — и все, этого не будет.
— На что потратите премию?
— На жизнь и на новые проекты.
— Что это будет?
— В зале ЦТИ «Фабрика», где мы находимся, есть видео моих лесных акций, они будут продолжаться, потому что приносят мне радость и отдохновение. Часто бывает сложно объяснить коллекционерам и зрителям, почему это важно, потому что от лесных акций остается только документация. Но для меня это крайне важная деятельность, хоть и незаметная, и она не требует больших вложений, хотя качество видеосъемки можно было бы повысить. Был проект, на который я в этом году не нашел денег, назывался он «Проходные комнаты, мечты о радости и свободе». Его планировали реализовать в этом зале, но нужно было 600 тысяч вложить, у меня их не было. Кроме денег, есть вопросы: где, когда, с кем? Они тоже существуют.
Фотографии: Марина Рагозина. Предоставлены Андреем Кузькиным.