03.11.2021
В интервью «Культуре» Кристиан Кох рассказал об особенностях менталитета музыкантов разных стран, важности инициативы, а также о главных идеях, которые легли в основу завершившегося недавно в Красноярске Международного оперного фестиваля Хворостовского.
Пианист, органист, дирижер, ответственный концертмейстер, специалист в области музыки Средневековья, Возрождения и барокко, преподаватель Частного университета музыки и искусств Вены Кристиан Кох приехал в Россию, чтобы принять участие в оперном фестивале Дмитрия Хворостовского и помочь красноярской труппе влиться в международную оперную постановку «Дон Жуана» Моцарта, премьера которой состоялась в конце октября.
— Как вы оказались на фестивале в Красноярске, где были задействованы в большом количестве проектов?
— Все началось с телефонного звонка Михаэля Штурмингера, режиссера оперы «Дон Жуан», который рассказал мне, что готовится принять участие в российском проекте. Мы с ним уже работали в Мариинском театре над оперой Моцарта «Идоменей», где я ассистировал Валерию Гергиеву.
Михаэль связал нас по телефону с художественным руководителем фестиваля Хворостовского Антоном Левахиным, и это была любовь с первого звука. Мы с Антоном думаем в одном направлении, у нас одинаковый ход мысли, и это стало основой для плодотворного сотрудничества.
Мы стали думать о том, чем бы я мог быть полезен на проекте. А я в своей жизни занимался разными вещами, начинал я с игры на аккордеоне в 7 лет, затем играл на органе в церкви, потом переключился на игру на фортепиано. В 12 я увлекся пением, аккомпанировал певцам в церкви. Мои родители совершенно не связаны с музыкой, дед был музыкантом-любителем в деревне и играл на нескольких инструментах. В 18 я увлекся пением. Певцом стать не получилось, я большей частью аккомпанировал, и в 20 лет даже стал изучать компьютерное программирование, потому что никто не сказал мне, что музыка может быть профессией. В городке Клагенфурт, где я жил, об этом не было и речи. Тем не менее я продолжал сотрудничать с местным театром, и, когда туда приезжали именитые певцы, меня звали аккомпанировать. Они позвали меня в штат театра городского театра Клагенфурта, и в 19 лет я стал самым молодым концертмейстером в Австрии, при этом у меня не было профессионального образования.
В искусстве, честно говоря, нужны способности, опыт и практика, а не образование. Несколько лет после этого я решил оставить театр, чтобы посвятить себя пению, исполнил роль Сполетто, думал, что меня ожидает выдающаяся карьера, но этого не произошло. Я продолжал аккомпанировать и стал дирижировать, но сейчас я понимаю, что это было слишком рано. Карьера певца не получилась, потому что я не обладал достаточной техникой, а дирижера — потому что я был очень молод, для этого нужна сформировавшаяся личность, а в 19–20 лет никто не может быть хорошим дирижером. Потом я начал преподавать в консерватории, обучал и тренировал певцов.
На фестивале одной из главных моих целей было помочь местным артистам в международной постановке оперы «Дон Жуан». В итоге у меня получилось 10 выступлений в рамках фестиваля Хворостовского: 6 представлений оперы и 4 вечера, где я аккомпанировал или исполнял произведения соло. Чего я, конечно, не ожидал, когда соглашался на участие в фестивале.
— Что для вас было главным на фестивале?
— На протяжении всего фестиваля со мной было понимание того, что это фестиваль Димы. Его дух и его философия стоят за тем, что мы делаем. Одна из его идей, которая лежит в основе фестиваля: если ты хочешь, ты можешь добиться всего. Не важно, где ты родился, ты можешь развиваться, расти, и возможности появятся! Другая идея в том, что классическая музыка, оперное пение — это искусство (которое, на мой взгляд, недостаточно популяризировано). Большинство людей скажут «я не понимаю оперу», при этом ни разу ее не посетив. Расти можно только тогда, когда вы позволяете новым событиям случаться в вашей жизни.
— Отметили ли вы для себя какие-то особенности музыкальной культуры нашей страны?
— Музыкант — это комбинация инструмента, техники и личности. Все эти три фактора влияют на результат. Если мы говорим об инструментах, то я заметил, что в Красноярске, к сожалению, нет возможности играть на инструментах самого высокого качества — таких просто нет.
И здесь начинается проблема, потому что если у тебя нет инструмента высокого качества, ты можешь иметь самую совершенную технику в мире, но инструмент не позволит тебе ее использовать. Перед постановкой нашей оперы был куплен новый клавесин, которым я очень доволен. Красноярский государственный театр оперы и балета как раз собирался покупать этот инструмент, и все совпало. А вот если бы у меня не было этого клавесина, я бы не смог нормально работать: сидеть и выжимать из синтезатора звуки клавесина было бы нелепо.
Техника исполнения тоже крайне важна, красноярские музыканты играют весьма неплохо. Главное отличие российских музыкантов в том, что если они верят тебе и ты просишь их сделать что-то, они просто делают. Музыканты из Западной Европы будут обсуждать, почему, зачем и так далее, иногда не доходя до исполнения как такового. Я бы сказал, что русским музыкантам нужно все проговаривать, у них меньше инициативы, они, видимо, боятся, что эта инициатива может привести их куда-то не туда.
— В русском языке есть поговорка — инициатива наказуема…
— Серьезно? Тогда это многое объясняет! Я не понимал: почему, когда она нужна, люди ее не проявляют. Оказывается, это особенность не конкретного человека, а, скорее, менталитета и многовековой истории. Но если ты не в курсе, первое время это удивляет. Вы думаете: почему я должен все разжевывать? Если я, например, скажу: «Сыграйте эту часть, как хотите», — этого, скорее всего, не произойдет.
— Вы преподаете в Частном университете музыки и искусств города Вены (MUK — Music and Arts Private University of Vienna), могли бы вы сравнить особенности обучения музыкантов, школы в Австрии и в России?
— Я не могу сказать, что хорошо знаю систему российского образования. Я давал мастер-класс в местном университете для певцов и видел там те же типажи, что и в любом университете. Есть таланты, есть люди, которые полны энтузиазма, но им не хватает способностей; есть те, кто считают себя лучшими, и те, которые не верят, что у них что-то получится… Везде расклад примерно одинаков.
Если говорить о вокалистах, то я бы сказал, что есть большая разница в стиле. В русской музыке превалируют вкус к трагическим произведением и довольно громкий стиль исполнения. Здесь певец должен быть громким, чтобы его услышали на задних рядах. В Австрии певец должен петь прежде всего красиво, и это другой подход. Для меня хорошо, когда красиво и достаточно громко, но иногда эти понятия друг друга исключают. Исполнение немецкого ведущего репертуара: Брамса, Шуберта, Шумана — отличается от исполнения романсов Рахманинова и Чайковского, для них нужны разные эмоции и разное владение голосом.
В Красноярске в обучении акцент идет на исполнение русских произведений, и в этом плане было бы неплохо поработать больше над голосом и фразировкой. Это выяснилось, когда я с ансамблем работал над Моцартом. Певцы старались не выражать свою личность, не петь красиво, интимно, а петь громко, думая о том, чтобы их услышали даже в фойе. И это, конечно, очень отличается от того, как мы учим в Вене.
Меня часто спрашивают, что мы можем улучшить в Красноярском крае с точки зрения музыкального образования, и я отвечаю: наймите профессионалов и воспитайте учителей. Еще важно быть гибким, меняться. Я подметил, что для русских музыкантов это не очень характерно, один артист, когда мы стали разучивать Моцарта, сказал мне, что уже пел это произведение. Это, конечно, прекрасно, но в данный момент мы ведь рассматриваем его по-другому. Нужно развивать вкус и видеть возможности, заложенные в музыкальном произведении. Не просто играть музыку, а видеть ее во всем объеме.
Тем более, не все, что написано в партитуре, правда. Ноты, которые мы видим сегодня, — это не написанный Моцартом от руки манускрипт. С этой музыкой работало большое количество людей, которые так или иначе изменяли и «улучшали» ее, добавляли «пьяно» или «крещендо» там, где считали нужным. Ноты попали к нам в руки не непосредственно от композитора. То, чему я всегда учу: нужно понимать, что стоит за этим листком бумаги с нотами. Партитура — это только знак, нужно научиться читать, что стоит за ним, нужно понимать, что «приросло» к партитуре композитора со временем, ведь даже не каждая нота иногда верна, бывают просто опечатки. Не нужно воспринимать ноты как что-то священное…
Фотографии предоставлены организаторами фестиваля.