30.03.2021
Пронзительные вокальные циклы Шостаковича и Гаврилина театр «Санктъ-Петербургъ Опера» прочитал как оперный спектакль о судьбах России: в итоге в Северной столице появилась новая дилогия «Я другой такой страны не знаю, где так…».
Миру оперного театра давно уже тесно в рамках мейнстримных названий, девяносто процентов которых родом из золотого для жанра XIX века. Новых опер появляется немного, а то, что пишется, часто с трудом поется и еще труднее воспринимается публикой. Оперные режиссеры, чтобы оживить репертуар, как правило, выбирают один из двух путей. Одни стряхивают пыль с давно забытых (и иногда даже заслуженно) опер барокко и времен Ренессанса. Другие применяют методы оперной драматургии к далеким от театральности жанрам — ораториям, кантатам, пассионам, либо же воплощают на сцене малые формы, такие как вокальные циклы.
Сейчас их театрализация, похоже, вошла в моду. Так, в «Геликоне» около десяти лет назад театрализовали вокальный цикл чешского классика Леоша Яначека «Дневник исчезнувшего», а не так давно в «Стасике» поставили «Песни у колодца» живущей в Лондоне нашей соотечественницы Елены Лангер. Буквально на днях солистка Большого Александра Дурсенева спела в «Зарядье» два малеровских цикла, превращенных при участии режиссера Михаила Елисеева и прима-балерины ГАБТа Марианны Рыжкиной в полноценный театральный перформанс. Взялся за вокальные циклы и питерская «Санктъ-Петербургъ Опера».
Юрий Александров решил обратиться к отечественной классике недавнего прошлого и подошел к этой задаче нетривиально. Два вокальных цикла ленинградских композиторов — «Из еврейской народной поэзии» Дмитрия Шостаковича и «Русская тетрадь» Валерия Гаврилина он объединил в театральную фантазию-дилогию под несколько провокативным названием «Я другой такой страны не знаю, где так…».
Еврейский фольклор и вообще тема гонимого еврейства привлекали Шостаковича (вспомним его «Бабий Яр»). При этом видимо, сказалась его, белоруса по происхождению, интуитивная связь с землею предков. Ведь стихи, положенные им на музыку, были собраны фольклористами в 1930-е годы именно на территории Белоруссии.
Валерий Гаврилин широко известен прежде всего как композитор русской темы – фольклорные, глубинно-народные истоки, и поэтические, и музыкальные, всецело доминируют в его многоплановом творчестве. Соединение в спектакле этих двух фольклорных начал выстроило удивительную арку. Показан образный мир двух столь разных народов нашей страны, судьбы которых переплетены на протяжении веков, спаяны в некий удивительный культурный симбиоз.
Есть у темы и еще важный подтекст, на первый взгляд не очевидный. Шостакович создавал свой цикл в очень трудном для него 1948 году, когда сам он, уже во второй раз, оказался гонимым творцом. И тема гонимого народа была ему близка еще и поэтому – ведь в поэтическом сборнике фактически был собран фольклор исчезнувшего народа, почти полностью истребленного в только что отгремевшей страшной войне. У Гаврилина в центре его «Русской тетради» — женская судьба, судьба трагическая, почерпнутая автором из истории самого близкого для него человека — матери, потерявшей на фронте мужа, а после войны угодившей под каток репрессий. Внешне ни в одном из циклов не ощутимо это второе дно — если не знать истории их создания и судеб авторов, их мыслей и чувств. Однако в спектакле Александрова эти акценты сделаны весьма очевидно.
«Наше историческое прошлое потрясает своим величием и своим трагизмом, — сказал худрук театра, обращаясь к публике перед премьерой 26 марта. — Наш спектакль — честный разговор о том, что пытаются переписать или замолчать. Но ведь невозможно проникнуть в суть сегодняшнего существования, не понимая прошлого, забыв собственные корни. Наш театр всегда старается жить жизнью нашей страны, быть в гуще событий и высказывать свое непосредственное отношение к ним».
В первой части дилогии режиссер Татьяна Карпачева акцентирует простоту, лубочность, несколько прямолинейный юмор народных еврейских стихов — театрализованные вокальные миниатюры воспринимаются как ожившие картинки художников-примитивистов. Этому в немалой степени способствует и сценография (видео-арт Вячеслава Окунева, свет Азата Юлбарисова, грим Алисы Башкировой), вызванная образами великого белорусского еврея Марка Шагала. Безымянные, но выпуклые, яркие вокально-сценические образы создают сопрано Софья Некрасова, меццо Лариса Поминова и тенор Денис Ахметшин. Между музыкальными номерами Юрий Александров читает пронзительную поэзию Осипа Мандельштама. Несколько нарочитая простота, а местами даже наигранная веселость, своеобразный еврейский юмор в этом действе контрапунктом имеют стучащую, словно пепел Клааса, мысль, неотвратимо преследующую зрителя — эта мирная жизнь местечек со своими горестями и радостями безвозвратно канула в Лету, причем безвременно, жестоко и несправедливо.
Второй акт Александров разворачивает в безысходном пространстве ГУЛАГа: двухэтажные железные кровати-койки, характерная тюремная одежда артистов, скудный и унылый, барачно-камерный реквизит и надпись на заднике «1950» (в основе — видео-арт Георгия Савельева и фотоработы Ирины Ковалевой). Надрывный музыкальный контекст опуса поддержан резкой пластикой Васила Панайотова — артисты хора театра естественны в этих сложных мизансценах.
Действующим лицам гаврилинского цикла Александров дает знаковые имена великой оперы Шостаковича «Леди Макбет Мценского уезда» — Катерина, Сонетка, Сергей, — тем самым протягивая еще одну смысловую ниточку между частями своей дилогии. Мария Бочманова (Сонетка), Владислав Мазанкин (Сергей), Андрей Земсков (Каторжанин) создают выразительные актерско-певческие работы. Но, конечно, в центре повествования рвущая душу Наталья Воробьева (Катерина) — мегасимвол всей «Русской тетради», чье страстное меццо звучит исповедально. Экспрессивность повествования усилена за счет яркой и точной оркестровки Владимира Рылова, чувственно и глубоко, сильно по эмоциональному накалу звучащей в исполнении оркестра театра под управлением талантливого маэстро Максима Валькова.
Фото: Марат Шахмаметьев
Источник