19.03.2021
В очередном эксперименте Новой сцены Александринского театра в роли пресловутого чеховского ружья выступил топор Достоевского. И дал осечку.
«Другая сцена» Александринского театра — новаторское начинание, вызванное к жизни ковидной эпидемией. Стремясь не только не растерять публику, но и привлечь молодого зрителя, Александринка предоставила Новую сцену под онлайн-форматы, в которых играются произведения нового поколения режиссеров и драматургов. Одним из проектов «Другой сцены» стал цикл «Сцена суда», представляющий собой ряд криминальных историй, перенесенных на сцену и сопровождаемых тем или иным интерактивом. Так, первым опытом в мае прошлого года стал спектакль-перформанс по специально написанной Борисом Акуниным пьесе «Драма на шоссэ». Среди присяжных, от вердикта которых зависел финал, были медийные личности — от Константина Богомолова до Татьяны Толстой.
Теперь же в Александринском был представлен спектакль «Суд над Раскольниковым», в основу которого лег не роман Достоевского, но пьеса белорусского писателя Саши Филипенко, в которой он излагает свои реминисценции на заданную тему. У режиссера Антона Оконешникова спектакль почти получился. Почти — потому что литературная основа (в части Филипенко, а не Достоевского) была откровенно рыхлой и потребовала от создателей чрезвычайного напряжения сил.
Само по себе появление в афише Национального российского театра пьесы Филипенко — явление замечательное. Автор, работавший вначале на Первом канале, а после на «Дожде», является активным участником белорусской оппозиции, и протестное мировоззрение пронизывает всю его пьесу. Ее постановка в Александринском — доходчивый пример для тех, кто твердит о засилье цензуры в российском театре. Могут более не напрягаться — чего нет, того нет.
Идея, которую внедряет в историю «Преступления и наказания» Филипенко, все та же, активно педалируемая в российском общественном поле: противостояние гуманного и светлого нового поколения косности и злобе тех, кто уже, по мнению улицы, «отжил свое». Убийство Родионом Раскольниковым старухи-процентщицы и ее сестры показалось Филипенко отличным поводом порассуждать на эту тему.
В качестве дяденьки для битья у нынешних мальчиков выступает некто гражданин Печейкин (Дмитрий Белов), заместитель председателя организации «Униженные и оскорбленные», православный и безработный коммунист. Оскорблен он мыслями и деяниями Раскольникова и художественным экстремизмом произведения, но к самому Достоевскому (слава Богу!) у него претензий нет. Именно Печейкин олицетворяет тех, кто считает преступление преступлением и выступает за принятие мер с целью сохранения сложившихся в обществе порядков. Он заполошен, туповат, порой истеричен и всегда очень неприятен — словом, все, как принято в фейсбучных постах представителей пламенной уличной молодежи, которые они посвящают своим идеологическим противникам.
Спектакль построен в форме трансляции судебного заседания в эфире телеканала с ожидаемым названием «Русский вестник». Репортаж ведет журналист Сергей Мардарь (собственное имя артиста), в зале — немногочисленная публика, которая по ходу действия голосует, отвечая на те или иные вопросы. Позже (помешала техническая накладка) к голосующим присоединились те, кто наблюдал за развитием событий в Сети. Одним из первых стал вопрос о принципиальной возможности искупить убийство — положительный ответ дали 60 и 71 процентов голосовавших в зале соответственно в первый и второй день показа спектакля.
Итак, для дополнительного судебного разбирательства в Петербург с каторги доставляется Родион Раскольников (Дмитрий Бутеев). За убийство Алены Ивановны и ее беременной сестры Лизаветы его приговорили к восьми годам. Но теперь прокурор (Иван Трус) уверен, что нужно пересмотреть дело и дать пожизненный срок, а то и исключительную меру наказания.
Ведущий заседание судья (Сергей Кузнецов) поначалу явно недоволен появлением этого дела в своем расписании, но после понемногу втягивается. Над его образом особенно потрудились видеоинженеры трансляции — над головой персонажа появляется то сонный смайлик во время прений участников заседания, то смайлик с сердечками — при появлении хорошенькой Сони Мармеладовой (Василиса Алексеева). Прокурор — естественно! — ведет себя как последний подлец, попрекая Мармеладову ее прошлым, манипулируя фактами и прибегая к лицемерной риторике. Здесь снова повторю свои впечатления от просмотра еще одной премьеры Александринского театра — спектакля «Товарищ Кисляков», где Иван Трус сыграл заглавную роль. Этот актер безусловно талантлив, его игра сильна и запоминается. Словом, артист стал ценным приобретением для труппы. Вот и сейчас Иван Трус в роли прокурора достиг таких низменных глубин, что, согласно одному из отзывов к спектаклю, «руки просто тянулись за горло подержаться». И это действительно так.
Режиссер Антон Оконешников ведет спектакль жестко, порой даже агрессивно. Безупречно выстроенные мизансцены, запоминающиеся видеоинсталляции, динамика происходящего, стилизованная атмосфера телешоу и стопроцентная вовлеченность аудитории — несомненные достоинства «Суда над Раскольниковым». Все хорошо, если оставить за скобками сумбурность и нелогичность текста Филипенко. Все точно так, как было на уроке литературы в девятом классе советской средней школы. Когда мы устраивали свой суд над Раскольниковым (было такое модное методическое поветрие), пытались говорить не так, как велено в учебнике. Искренность автора пьесы импонирует, но такое явное школярство ему не по возрасту.
Драматург старается быть циничным, приравнивая восемь лет каторги к одному жизненному циклу морской свинки. Пытается выглядеть мудрым аналитиком, вкладывая в уста Порфирия Петровича (Александр Поламишев) банальное «я чувствую в нашем обществе запрос на осуждение» — а когда и в каком обществе такого запроса не было? Люди изначально склонны осуждать — это азбука психологии. По ходу действия автор повторяет уже сто раз всеми перетертое: «на наших глазах эта история стала современной» (классика всегда современна, на то она и классика), «в обществе сложилась гражданская война» (постоянно муссирующееся сладкое мечтание определенной части населения), «сейчас мы живем в такое время, когда страшны и слова, и мысли» (ну хоть святых выноси — не реплика, а божья роса). Ни дать ни взять институтка, только покинувшая стены воспитательного заведения, вышедшая на улицу и постигшая там абсолют, который теперь щедро проповедует.
«Я никого не призывал, я просто убил никчемную старуху!» — восклицает Раскольников, отметая обвинения в экстремизме, не принимая устроенный над ним суд и входя в явный диссонанс с фразой из «Преступления и наказания» о том, что начинается «история постепенного обновления человека, история постепенного перерождения его». Чего же стоит его более ранняя реплика в суде, что он теперь другой человек? Вопрос к автору пьесы. «Виновато все общество. Надо не наказывать, а перевоспитывать… Вам Раскольникова не судить надо, а услышать, интегрировать!» — талдычит (авторский глагол) Саша Филипенко и призывает в помощь фигуру самого Федора Михайловича (Иван Ефремов), в уста которого и вкладывает все это прекраснодушное бла-бла-бла. Крайне любопытно, чем бы закончилась гипотетическая встреча Филипенко и Достоевского и какими бы методами русский классик довел до молодого драматурга свое отношение к его выводам из романа.
Самым убедительным персонажем в спектакле стала — наверняка к неожиданности автора пьесы — Алена Ивановна (Елена Зимина), с которой прокурор устанавливает контакт по «сверхновой паранормальной связи» (на видеоинсталляции бушует пламя, явно указующее, куда после смерти попала процентщица). Старуха, выступающая отчего-то в качестве не жертвы, а свидетеля, гневно обращается к Раскольникову: «Меня убили, потому что на каждый порядок у русского человека свой собственный взгляд и требование… Как там твоя великая идея, подтвердилась? Как ты можешь порядки устанавливать, если сам ничтожество?» И нет на это ответа ни у Раскольникова, ни у Филипенко. Оттого и куча благих сентенций в финале представления. И призыв голосовать сердцем, отвечая на последний вопрос: «Заслуживает Раскольников более строгого наказания, чем уже полученные восемь лет?» Нельзя наверняка сказать, голосовали ли зрители сердцем или все-таки умом, но за осуждение Раскольникова высказалось всего 15 процентов в зале и 22 процента онлайн. Вот тебе и общественный запрос на осуждение.
Идея таких театральных интерактивов привлекательна и своевременна — молодежная аудитория нужна театру в чрезвычайной степени. Если говорить конкретно об этой премьере, то взмахнул Раскольников топором — у Достоевского получился шедевр, а у труппы — любопытный спектакль. Хоть у драматурга из этого топора и вышла совершеннейшая каша.
Фотографии Анастасии Брюхановой
Источник